А Эпини, несмотря на неуклюжесть, вызванную беременностью, резко пригнулась и бросилась к топорику, который выронила Оликея. Она ударилась о землю сильнее, чем намеревалась, всхлипнула от боли, но тут же выпрямилась, сжимая в руке оружие и сверкая зубами в победоносной улыбке.

— Давай проверим, что будет, если тебя ударить холодным железом! — угрожающе предложила она и изо всех сил швырнула топориком ему в голову.

Обух с неприятно глухим звуком ударил ему в лоб, и мальчик-солдат упал. Не знаю, что послужило тому причиной — сила ее броска или воздействие железа на его тело, но он содрогнулся, и глаза его закатились. Ликари потрясенно разинул рот. Оликея взвизгнула, точно ошпаренная кошка, и набросилась на Эпини.

А я беспомощно наблюдал. Я оказался хуже, чем просто бесплотным, — то тело, на которое я мог надеяться повлиять, валялось без сознания. Оликея была выше Эпини, мощная, более привычная к физическому труду, не скованная одеждой или беременностью. Она кинулась на мою кузину, как кошка на добычу. Эпини метнулась в сторону, но все равно опрокинулась под натиском Оликеи. Обе визжали — столь жуткого звука мне прежде слышать не доводилось. Эпини выкрикивала слова, которых, по моим представлениям, не могла знать, и сражалась с поразительной силой и яростью. Она защищала нерожденного ребенка не в меньшей мере, чем себя. Оликея оказалась сверху, но Эпини извивалась в ее хватке, пока не дотянулась до ее лица и не пролила первую кровь, пробороздив ногтями лицо и грудь врага. Одежда не только стесняла ее, но и защищала от мелких повреждений, а когда моя кузина перекатилась в сторону, подтянула ногу вверх и ухитрилась лягнуть Оликею в живот, обувь тоже показала себя несомненным преимуществом.

Пока ее противница пыталась отдышаться, Эпини торопливо отползла подальше. Я решил было, что она пытается сбежать, но, когда Оликея наконец пришла в себя и бросилась за ней, моя кузина уже снова подобрала валявшийся на земле топорик. Оликея, полагая, что угрожают ей, вырвала кинжал из безвольной руки мальчика-солдата. Однако Эпини не бросилась на нее, а вместо этого прижала лезвие своего оружия к горлу моего бессознательного тела.

— Назад! — прорычала она. — Назад, или ни одна из нас его не получит! Он будет мертв.

Они говорили на разных языках, но угроза была так же очевидна, как лезвие у горла мальчика-солдата.

Именно в этот миг я вдруг осознал, что они сражаются за меня. Эта мысль меня потрясла.

Оликея застыла на месте. Эпини замерла, склонившись над мальчиком-солдатом с холодным железом, едва не касающимся его горла. В ее позе сквозило что-то дикое и хищное. Затем она вдруг задохнулась, тихонько застонала от боли и, положив руку на живот, принялась бережно его гладить, словно утешая.

— Ты его не убьешь — мигом позже заявила Оликея. — Он твой двоюродный брат.

Эпини пристально глянула на нее, затем покосилась на меня.

— Она говорит, что ты не убьешь меня, потому что я твой двоюродный брат, — перевел я.

— Нет, — резко возразила Эпини. — Сейчас это не он. Мой двоюродный брат вон там. — Свободной рукой она указала на мою бестелесную сущность, парящую возле Лисаны. — А это… это существо в его теле, сотворено древесным стражем и магией. Когда-то оно, возможно, и было его частью, но она превратила его в нечто глубоко чуждое Невару. И я лучше убью его, чем буду смотреть, как оно притворяется моим кузеном. Без малейшего сожаления. Я не позволю этому чудовищу изображать из себя Невара Бурвиля.

Я смотрел, как Оликея выслушивает поток незнакомых слов. Нужды в них не было: она понимала все необходимое по лезвию, нависшему над моим горлом.

— Мальчик-солдат настолько же брат тебе, как и Невар Бурвиль, — вмешалась Лисана.