– Чего?

– Секут!

– Где?

– Да в усадьбе же! Шабельского!

Нестор обезьяньим движением хватает с края верстака шило, которым наборщики выковыривают неверную литеру из верстки, и выскакивает.

Их было пятеро братьев Михненко, мал-мала меньше: Емельян, Карп, Григорий, Савва и Нестор. Махно – была с детства уличная кличка их отца, Ивана Родионовича. Из крепостных был Иван, в новые времена у своего помещика конюхом и остался.

– К-куда? – здоровенная рука дворового холопа отшвыривает Нестора за шкирку.

На козлах для пилки дров привязан отец. Он без рубахи. И коренастый бородач с оттяжкой хлещет по спине, и рубцы вспухают и сочатся красным.

Нестор поднимается из пыли, утираясь, выхватывает шило и всаживает холопу в бок. Собравшийся народ ахает. Бородач с кнутом на миг отвлекается от своего занятия. Холоп выдергивает шило, с ревом сгребает Нестора и начинает лупить по чем попало. Тогда на него бросаются остальные четверо братьев, как мартышки на медведя. Нестор, извернувшись, вцепляется мелкими острыми зубами в ненавистную руку. Вопль.

Два оскаленных сторожевых пса несутся на братьев, поспешно перескакивающих из ограды усадьбы вон.

Со свистом ложится бич на иссеченную спину. Вздрагивает и теряет сознание отец.

– Убью звереныша, – бормочет холоп, заматывая тряпкой прокушенную руку и трогая след от шила в плотном боку.

В хате перед отцом – четверть горилки и нехитрая снедь: огурцы, помидоры, картошка. Он выпивает еще полстакана и не закусывает. Обнажен по пояс, на спине – тонкий рушник, пропитанный подсолнечным маслом, и вязка через грудь удерживает его.

– А вороной у него давно был на передние бабки разбит, – в который раз повторяет он. – А я трезв был, и неостывшего его не поил, шо я, дурный?..

– Хватит пить-то, батя, – говорит один из братьев.

– Цыц! Мне лечиться надо…

– Да уж все деньги… пролечил… – вздыхает мать, рано старящаяся и начавшая гнуться долу.

Отец засаживает еще полстакана и грохает кулаком по столу:

– А кони мою руку чуют! – Охает, белеет и берется за сердце.

Из хаты выходит седенький доктор (черный сюртучок, шляпа, саквояж).

– Полный покой, – повторяет он через плечо. – И никакого спиртного!

Приподнятый в постели на подушках, отец шепчет ему вслед:

– Много ты понимаешь… Я если не выпью – перережу их всех… и что: повесят – это лучше?

Зной, простор, холм, дорога. Жидкая колонна кандальников тащится по дороге, звякает цепь, цыкает плевок, мокра от пота серо-белая рубаха конвойного солдата – редок и равнодушен конвой.

– Куда их гонют, интересно… – произносит Нестор.

– Знамо куда – на каторгу, – отвечает один брат.

– А может и вешать, – завороженно смотрит другой.

– А интересно, за что их всех…

– Интересуетесь государственными преступниками, молодые люди? – произносит интеллигентный голос за их спинами.

Господин не господин… приличного вида, нестарый еще человек, явно из образованных, подошедший незаметно.

– Могу удовлетворить ваше любопытство. Куда? В харьковский централ. Там рассортируют: кого в тюрьму, кого в Сибирь, кого на виселицу. Еще вопросы? А: за что. За то, что им не нравится, как устроена жизнь.

– А как она устроена? – недоверчиво любопытствуют братья мнение незнакомца, зачем-то набивающегося в компанию.