Несмотря на это возмущение общественности, французские банки с одобрения правительства заём дали. И Горький в возмущении ответил памфлетом дерзости неслыханной. Обращаясь к «Прекрасной Франции», он писал: «Все лучшие дети твои – не с тобой. Со стыдом за тебя, содержанка банкиров, опустили они честные глаза свои, чтобы не видеть жирного лица твоего. Ты стала противной торговкой. Те, которые учились у тебя умирать за честь и свободу, – теперь не поймут тебя и с болью в душе отвернутся от тебя. Франция! Жадность к золоту опозорила тебя, связь с банкирами развратила честную душу твою, залила грязью и пошлостью огонь ее. И вот ты, мать Свободы, ты, Жанна д’Арк, дала силу животным для того, чтобы они еще раз попытались раздавить людей. Великая Франция, когда-то бывшая культурным вождем мира, понимаешь ли ты всю гнусность своего деяния? Твоя продажная рука на время закрыла путь к свободе и культуре для целой страны. И если даже это время будет только одним днем – твое преступление не станет от этого меньше. Но ты остановила движение к свободе не на один день. Твоим золотом прольется снова кровь русского народа. Пусть та кровь окрасит в красный цвет вечного стыда истасканные щеки твоего лживого лица. Возлюбленная моя! Прими и мой плевок крови и желчи в глаза твои!»

Столь грубая диатриба повергла большую часть французских журналистов, вставших на защиту Горького во времена его заточения в Петропавловской крепости, в шок. Они не могли понять, как этот человек, освобождения которого они совсем недавно требовали, мог отблагодарить их оскорблениями, брошенными их родине. Поняв, за что они бранят его, с запозданием, Горький ответил им двумя открытыми письмами, опубликованными в «L’Humanitеé» 11 декабря 1906 года, под заголовком «A mes dеétracteurs» («Моим хулителям»).

Первое письмо, написанное в сдержанном тоне, предназначалось историку А. Олару: «Дело не только в том, что, как говорите Вы, „без денег Франции царь не мог бы разогнать Думу“, нет, дело в том, что без этих проклятых денег не было бы пролито крови русского народа так много и так зверски… Вы ошибаетесь, видимо, полагая, что я бросил мой упрек в лицо всей Франции. Я знаю французский народ, знаю, как он сеял в Европе свободу, знаю, что он сознательно не пойдет против нее. Я говорил в лицо Франции банков и финансистов, Франции полицейского участка и министерств, я плюнул в лицо той Франции, которая плевала на Э. Золя… Русская революция будет развиваться медленно и долго, но она кончится победой народа». И заканчивал Горьким таким пророчеством: «Я уверен, что русский народ не возвратит банкирам Франции займов, уже оплаченных им своей кровью. Не возвратит».

Второе письмо, резкое и презрительное, было обращено к «господам Ж. Ришару, Жюлю Кларети, Рене Вивияни»: «Вы говорите: „Мы встали на защиту Горького, когда он сидел в тюрьме, а он…“ Позволю себе дать Вам добрый совет: если однажды, по неосторожности или по иной причине, Вы дали свободу своим человеческим чувствам, – не хвастайтесь этим! Нехорошо… „Я был добр к тебе – ты должен за это заплатить мне благодарностью!“ – вот что звучит в Ваших словах. Но я не чувствую благодарности и доброту вашу считаю недоразумением… Когда Вы протестуете против этого [моего тюремного заключения], – меня такое поведение – извините – смешит. Ибо мы – враги, и – непримиримые, я уверен. Честный писатель всегда – враг общества и еще больший враг тех, кто защищает и оправдывает жадность и зависть, эти основные устои современной общественной организации. Затем вы говорите еще: „Мы любим Горького, а он…“ Господа! Искренно говорю Вам: мне, социалисту, глубоко оскорбительна любовь буржуа! Надеюсь, что эти строки вполне точно и навсегда определят наши взаимные отношения».