Мэри Стюарт. Малая качурка
Глава 1
Все началось со случайного стечения обстоятельств, о чем бы я не стала рассказывать, если бы сочиняла вымышленную историю. В реальной жизни ежедневно происходят совпадения, которые для романов не годятся, поэтому писатели стараются не использовать их в своих произведениях. Но они происходят. Происходят каждый день. А в тот день они… вернее, оно… произошло дважды. Я работала у себя дома, когда стук в дверь возвестил о прибытии четырех студентов-второкурсников. Обыкновенно я радуюсь их приходу. Такова моя работа. Я преподаю английский в колледже Хэйворт в Кембридже и общаюсь с ними ежедневно. Но в тот солнечный майский день нежданный гость был мне ни к чему, даже посыльный с зарегистрированным письменным сообщением, что я получила главный приз лотереи Эрни. Я сочиняла поэму. Существует мнение, что человек, перешагнув тридцатилетний рубеж или вступив в брак — что может произойти и раньше — уже не в состоянии сочинять стихи, во всяком случае, такие, какие читать стоит. Есть, конечно, замечательные исключения, но они только подтверждают правило. Что же касается семейной жизни, то я полагаю, что данное правило распространяется только на женский пол — женщины говорят, что после свадьбы с ними что-то происходит. Но в тот солнечный вторник ни одно из вышеупомянутых ограничений на меня не распространялось. Мне было двадцать семь лет, в браке я не состояла, никого не любила, и единственной моей страстью являлась работа. Вот почему мне следовало радушно принимать студентов, жаждущих обсудить со мной поэзию Джорджа Дарли, которую введенный в заблуждение мой коллега включил в курс лекций о поэзии начала девятнадцатого века, чем обескуражил самых лучших моих студентов, не понимавших, чем Дарли заслужил подобное. Но сим утром меня охватило наиредчайшее вдохновение, и я сочиняла собственную поэму. Значительнее, чем у Джорджа Дарли. Во всяком случае, лучше, что, кстати, не трудно. Как поэт конца двадцатого века, да еще с трудом добивавшийся места под солнцем, я часто думала, что некоторые более ранние поэты слишком легко публиковались. Но своим студентам этого я не говорила. Пусть себе превозносят знаменитых. Тем более что они так редко кого-то ценят, что им это будет полезно. Сказав «Входите», я усадила их, выслушала, сама сообщила им что-то в ответ, и наконец, отделавшись от них, вновь обратилась к своей поэме. Но ее не стало. Первая строфа лежала передо мной на столе, но идея и образ развеялись, как сон, — словно злосчастный персонаж из «Порлока» Колриджа просто изгнал их. Перечитав написанное, я, обливаясь потом, попыталась поймать ускользающий образ, но затем сдалась, выругалась и, скомкав лист, швырнула его в пустой камин. Затем произнесла вслух: «Мне бы очень не помешала хорошая старомодная башня из слоновой кости». Поставив стул на место, я подошла к открытому окну и выглянула наружу. Восхитительные липы зеленели молодой листвой, и, ввиду отсутствия древних вязов, среди них, как безумные, стенали голубки. Отовсюду доносились трели одуревших птиц, а клематис под окном благоухал медом и бормотал жужжанием бесчисленных пчел. Теннисон, подумала я, вот кто действительно был исключением из правил: никогда не сдавался, никогда не увядал, даже в старости. А я и в двадцать семь не в состоянии закончить стихи, которые, как еще недавно казалось, неминуемо приближались к своему заключительному тоническому аккорду. Значит, я не Теннисон. И ежели поразмыслить, то даже не Джордж Дарли. Тут я расхохоталась, и настроение у меня улучшилось. Затем я устроилась на залитом солнцем подоконнике, дабы насладиться остатками дня. Наполовину прочитанная, а потом отложенная «Тайме», лежала передо мной. Как только я взяла газету в руки, в глаза мне бросилось небольшое объявление: «Башня из слоновой кости на любой срок. |
