Вот почему Мамин день означал предвкушение. Предвосхищение чего-то такого, чего они так отчаянно ждали весь год, хотя и старательно делали вид, что им наплевать. От человека, которому было явно плевать на них. Хотя они все понимали, почему она бросила их и сбежала. Каждому было достаточно просто взглянуть на двух остальных, чтобы все стало ясно. И от этого они ненавидели ее и скучали по ней еще больше.

Дедушка А, мамин папа, был шахтером. Поэтому мама решила, что знает, что делает, когда выходила замуж за нефтяника. Ей казалось, что она справится и с расставаниями на несколько месяцев, и с постоянно гнетущей тревогой. Когда ты только и думаешь целыми днями: где он? Что делает? По крайней мере, она могла быть уверена, что он ей не изменяет. Да и с кем бы он ей изменял в Северном море, на буровой вышке?! Ну, а все остальное — это уже не так страшно. В общем и целом, она очень даже неплохо справлялась. Но иногда, долгими зимними вечерами, ей становилось по-настоящему одиноко. В этом пустом и холодном доме, который вроде бы не было смысла протапливать для нее одной. В эти унылые вечера, когда темнело так рано, и на улицах не было ни души, и за окнами было так тихо, ей иной раз казалось, что в мире вообще не осталось людей. Никого, кроме нее одной.

Муж отсутствовал дома по несколько месяцев, и ей, конечно же, было тоскливо, но зато она научилась ценить то время, когда они были вместе. Сперва — предвкушать, потом — наслаждаться каждым мгновением, брать от пего все, что можно, а потом — вспоминать еще много недель. Так, на свой лад, они обманывали время. Переживали каждое мгновение радости трижды: непосредственно в данный конкретный момент, но еще до того, в предвкушениях, как это будет, и после — в воспоминаниях о том, что было. Она пыталась заранее распланировать каждый его приезд, чуть ли не по часам. Отвести больше времени на то, чтобы просто побыть вдвоем. Просто побыть вдвоем.

Она не готовилась к тем выходным, когда они с мужем зачали сына. Она вообще не ждала мужа домой. То есть ждала, но не в те выходные. А лишь через несколько месяцев. Но кто-то на буровой получил серьезную травму, за ним прислали вертолет, чтобы срочно везти в больницу, и муж, раз уж представился такой случай, договорился с начальством, чтобы его отпустили до понедельника. Он даже не переоделся. Явился домой прямо в рабочей спецовке. Как будто сбежал из тюрьмы, чтобы повидаться с женой. Они не добрались до спальни. Занялись любовью прямо на лестнице. От него пахло нефтью, и он был весь в песке, и заставил ее позабыть о врезавшихся в спину ступеньках, пусть и покрытых ковром, но достаточно жестких.

И больше он не проявлял к ней такой бурной страсти. Это было в последний раз, в те выходные. Очень скоро все изменилось. Может, когда он ушел с буровой, время «только вдвоем» уже перестало цениться, как раньше. Может быть, дело было в ее беременности. Или в смерти его отца: теперь у него не осталось вообще никого из родных. Но, как бы там ни было, его чувства угасли. Не исчезли совсем — то есть, не так, чтобы из-за этого разводиться, и особенно, когда у вас только-только родился ребенок, — просто как будто поблекли.