Помню, когда сюда явились все мальчики, учившиеся в нашей школе, их выстроили в каре, то есть вдоль всех четырех сторон площадки, — примерно сотню мальчиков в возрасте от шести до двенадцати лет, в одинаковых серых шортах, серых пиджаках, серых гольфах и черных ботинках.
— Прекратить болтовню! — орал замдиректора. — Полнейшая тишина!
Но чего ради понадобилось выводить всех нас на спортплощадку? Вообще зачем это? — дивился я. И зачем это нужно — так нас выстраивать? Прежде никогда такого не бывало.
Я уже почти готов был увидеть двоих полицейских, которые сейчас выскочат из школы, схватят меня за руки и закуют в наручники.
Из школы на спортплощадку попасть можно было только через одну-единственную дверь. И вот она вдруг распахнулась, и в ней, словно ангел смерти, появился мистер Кумбз, огромный и пухлый в своем твидовом костюме и черном одеянии поверх него, а рядом с ним, поверите ли, прямо возле него мелко подергивалась невзрачная фигурка самой миссис Пратчетт!
Значит, она была жива! Какое огромное облегчение.
— Она жива! — прошептал я стоящему рядом со мной Твейтсу. — Я ее не убил!
Твейтс не обращал на меня внимания.
— Начнем отсюда, — говорил директор миссис Пратчетт. Он схватил ее за руку и подвел к тому месту, где стоял шестой класс. Потом, так и не отпуская ее, быстро повел вдоль мальчишеской шеренги. Похоже было, будто какой-то генерал обходит воинский строй.
— Что это они делают? — прошептал я.
Твейтс не отвечал.
Я искоса глянул на него. Он вроде побледнел.
— Эти большие, — услыхал я слова миссис Пратчетт. — Совсем большие. Нет, не из этого ряда. Давайте-ка проверим тех, что посопливее.
Мистер Кумбз прибавил шагу.
— Давайте все же пройдем по всему кругу, — сказал он.
Казалось, он спешит поскорее избавиться от этой новой заботы, и мне было видно, как семенят костлявые козьи ножки миссис Пратчетт, стараясь угнаться за ним. Они уже миновали одну сторону прямоугольной игровой площадки — ту, вдоль которой выстроились шестой и пятый классы, обошли вторую сторону каре… потом третью…
— Все еще чересчур большие, — доносилось до меня карканье миссис Пратчетт. — Те были куда меньше этих! Много меньше! Где у вас стоит противная мелкота?
Они все ближе подходили к нам… Все ближе и ближе.
Вот они уже пошли вдоль четвертой стороны…
Каждый мальчик из нашего класса глядел во все глаза, как Кумбз и Пратчетт движутся вдоль строя в нашем направлении.
— Отвратительная наглая шайка, эти маленькие сорванцы! — слышал я бормотание миссис Пратчетт. — Ввалятся ко мне гурьбой, и всякий сопляк думает, что может вытворять в моем магазине все, что только ни взбредет в его дурную башку!
Мистер Кумбз никак не откликался на все ее речи.
— Тащат все, если не углядишь, — продолжала она. — Лапают что ни попадя. Маленькие, а руки загребущие, и немытые, и никакого воспитания. Про девочек я не говорю. С девочками у меня хлопот не было, но мальчишки — отвратительные и ужасные!
— Вот те, что поменьше, — сказал мистер Кумбз.
Мне было видно, как свиные глазки миссис Пратчетт старательно обшаривают лицо каждого мальчика, мимо которого она проходила.
И вдруг она издала пронзительный вопль и наставила свой грязный палец прямо на Твейтса.
— Вот он! — верещала она. — Этот из тех! Я его за километры узнала бы, попрыгунчика гадкого!
Все дружно повернули головы и уставились на Твейтса.
— А ч-что я такого сделал? — заикаясь, обратился он к мистеру Кумбзу. |