— Лежащая перед вами фотография сделана в Париже, но юридической практикой господин Местербайн занимается в Женеве: у него там юридическая контора в центре города, где он принимает студентов-радикалов, выходцев из «третьего мира» и иностранных рабочих. Его клиентами является также целый ряд прогрессивных организаций, не располагающих деньгами. — Курц перевернул страницу, приглашая остальных последовать его примеру. Очки в толстой оправе съехали у него на кончик носа, отчего он стал похож на замшелого банковского клерка.

— Взяли его на заметку, Джек? — спросил Пиктон главного инспектора.

— Без малейших сомнений, сэр.

— А кто эта блондинка, что пьет с ним, сэр? — спросил капитан Малкольм.

Но у Курца был намечен свой маршрут, и сколько бы ни старался Малкольм, ему Курца с пути не сбить.

— В ноябре прошлого года, — продолжал Курц, — господин Местербайн присутствовал на конференции, устроенной организацией «Юристы за справедливость» в Восточном Берлине, где довольно много времени было уделено выступлению палестинской делегации. Однако это, возможно, пристрастная точка зрения, — добавил он с легкой усмешкой, но никто даже не улыбнулся. — В апреле господин Местербайн впервые, насколько нам известно, был приглашен посетить Бейрут. Там он засвидетельствовал свое почтение паре наиболее воинствующих организаций.

— Добывал себе клиентов, так? — осведомился Пиктон.

Произнося это, Пиктон сжал и разжал правый кулак. Разработав таким образом затекшую руку, он что-то нацарапал в своем блокноте. Затем оторвал листок и передал его обходительному Малкольму, тот улыбнулся присутствующим и тихо вышел из комнаты.

— По пути из Бейрута, — продолжал Курц, — господин Местербайн остановился в Стамбуле, где беседовал с некими турками, активистами подпольных организаций, борющихся — среди прочего — за искоренение сионизма.

— Честолюбивые планы у этих ребяток, — заметил Пиктон.

На сей раз, поскольку шутка исходила от Пиктона, все громко рассмеялись — кроме Литвака.

Малкольм вернулся в кабинет, с поразительной быстротой выполнив поручение.

— Боюсь, не много радости, — бархатистым голосом пробормотал он и, передав листок Пиктону, улыбнулся Литваку и сел на прежнее место.

— Вы, конечно, сообщили об этом швейцарцам? — спросил Пиктон, отодвигая в сторону врученную Малкольмом бумагу.

— Нет, шеф, мы еще не информировали швейцарцев, — признался Курц тоном, указывавшим на то, что тут есть проблема. — Ряд клиентов господина Местербайна постоянно или временно живут в Федеративной Республике Германии, что ставит нас в довольно сложное положение.

— Что-то я вас не понимаю, — стоял на своем Пиктон. — Я считал, что вы с гуннами давным-давно помирились и расцеловались.

Улыбка Курца могла быть наклеенной, но его ответ был образцом дипломатии.

— Это так, тем не менее в Иерусалиме считают — учитывая уязвимость наших источников и сложность политических симпатий немцев в настоящее время, — что мы не можем информировать наших швейцарских друзей, не проинформировав их немецких коллег. Поступи мы так, мы бы взвалили на швейцарцев бремя молчания при общении с Висбаденом.

Пиктон тоже умел молчать.

— Вы, наверное, слыхали, что на самое горячее место снова посадили эту дешевку Алексиса? — через некоторое время вдруг произнес Пиктон. Он явно начинал считаться с Курцем, признавая в нем если не личность, то, по крайней мере, человека своей породы.

Курц сказал, что, естественно, слышал об этом.