Теперь шла не менее ужасающая запись из «Селфриджез»: я демонстрирую Тристраму Харт-Моссопу, как пользоваться новыми запонками, а он бесстыдно пялится на мой бюст. Изображение беспрестанно подергивалось, что красноречиво говорило о том, сколь сильно сцена забавляла Габи. Моя рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами, выглядывающая из-под нее грудь и будто живая ширинка Тристрама по очереди заполняли собой весь экран.
– Боже милостивый! – Я схватилась за голову. – Я как слониха! Габи, почему ты никогда не говорила мне об этом?
– Потому что ты чудесно выглядишь! – Габи отправила в рот еще пригоршню шоколадных паучков. – Ты испортила бедному парню жизнь. Теперь он и не взглянет на обычных обитательниц Слоуна.
– Точно, – поддакнул Нельсон. – Нам надо, чтобы женщину было за что потрогать.
Он похлопал меня по животу. Когда, засопротивлявшись, я резко села, раздался продолжительный звонок в дверь, будто кто-то налег на кнопку плечом. Габи и Роджер застонали.
– Если это опять ребятня, скажи им, твоя машина недостойна новых фар, Мел, – проныл Роджер.
– А если речь о моей машине? – встрепенулся Нельсон.
– Тогда ты и иди вниз, – ответила Габи. Она так уютно возлежала, что наверняка и не думала подниматься. – Не забудь чековую книжку.
– В мои времена раздавали яблоки и ириски, и то, если повезет. Во что превратятся нынешние детки, когда придет их пора искать работу? – завелся Нельсон.
Я поняла: это всего лишь увертюра. За ней последует целая опера из шести актов. Мне не раз доводилось выслушивать его выступления. Видимо, три месяца на паруснике в окружении детей ничуть не изменили его мнение о них.
– Ладно, схожу я, все равно почти встала, – сказала я, поднимаясь с дивана.
– Надень! – Габи бросила мне черный парик ведьмы. – Попробуй напугать этих чертенят. Представь, что ты Аллегра.
Я поплелась к двери, на ходу загребая рукой шоколадных паучков в глупой надежде, что этого окажется достаточно. По случаю праздника я надела огромные тапки в виде гигантских ступней, что сохранились со школьных времен. Спускаться в них по лестнице оказалось непросто, к тому же голова шла кругом от вина, да и время близилось к полуночи.
Звонки не прекращались. – Иду! – крикнула я, надевая парик задом наперед, чтобы создалось впечатление, будто голова сидит на плечах лицом не в ту сторону. – Ах-ха-ха-ха! – Я распахнула дверь. – Чума на вас и прочих дьявольских отродий!
На меня пахнуло осенним холодом. В ответ не прозвучало ни звука.
О господи! Вдруг мне правда разбили фары и кто-то вызвал полицию? Или это отец?
Я повернула парик космами назад, стараясь не паниковать раньше времени. Дешевый фарс развлечение не для тебя, Мел, а для таких, как Габи и Роджер!
На пороге никого не оказалось.
Я громко цыкнула.
– Очень смешно и остроумно! Позвонить в дверь и сбежать!
Высунувшись наружу, я взглянула на свою машину проверить, не прячется ли за ней детвора. И заметила краем глаза, что внизу таки кто– то есть.
Храбрец!
На нем была шикарная клетчатая попона, его белая шерсть сияла в желтом фонарном свете. К моему великому удивлению, он сидел. Но, увидев меня, встал. Весь его вид, даже кончик языка, торчащий из приоткрытой пасти, говорил о полном счастье.
– Новый парик? – послышался знакомый голос. – По-моему, я такого на тебе еще не видел.
Я с замиранием сердца подняла голову. Из темноты на свет вышел Джонатан – в сером кашемировом пальто и зеленом шарфе. Пальто было добротное и явно стоило немалых денег, но на подбородке Джонатана темнела щетина, лицо осунулось.
– Привет, – сказал он, неуверенно улыбаясь
– Привет, – задыхаясь от волнения, ответила я. |