Они сели на каменную скамью у стены напротив фонтана, и настоятельница прикрыла глаза, чтобы собраться с мыслями.

— Когда Лоуренс в тот день приехал ко мне, я ему рассказала, какие мы испытываем трудности, как нам не хватает денег. Я сказала, что мне, может быть, придется удалиться от дел, даже закрыть монастырь и отослать девочек домой.

— Все так плохо, преподобная матушка?

— Да, Оливия. Все действительно так плохо, но не только в нашем монастыре. Маленьким монастырям всегда труднее, чем большим. — Она вспомнила о тяжелых последних годах — удаленности от больших поселений, постоянной угрозе набегов воинственных шотландцев, все уменьшающемся числе послушниц, платных гостей, платных учениц… о чуме.

— Так что, милая, — она сжала руку Оливии, — Лоуренс предложил дать работу некоторым девочкам из тех, кто, как Маргарет, живет в Корнуэлле.

— Ты и других девушек сюда пришлешь? — с надеждой спросила Оливия. Все складывалось даже лучше, чем она могла надеяться.

— Я согласилась, что это был бы лучший выход как для нас, так, возможно, и для них самих. Но это не делается сразу. Надо сначала получить разрешение. Поэтому я и приехала сюда, чтобы поговорить с некоторыми из родителей. А главным образом, чтобы повидаться с тобой. Я сказала Лоуренсу, что ему придется подождать несколько месяцев, пока все уладится.

— Но почему я должна была уехать немедленно?

— Погоди, дитя мое, не все сразу. Я рассказала Лоуренсу о моей лучшей вышивальщице по одной вполне определенной причине. И я устроила так, чтобы он увидел тебя… случайно!

— Случайно?

— Ну да, дитя мое. Я наблюдала, как ты бежишь вниз по холму прочь от того места, где Гарри стриг овец. Надо быть совсем несведущей в мирских делах, чтобы не понимать, что означает та или иная реакция мужчины на женщину. — Она помедлила. — И, кроме того, я понимала, что ты не останешься с нами и не станешь монахиней. Напротив.

Она замолчала, прислушиваясь к гудению пчел над цветами лаванды и чабреца, собирающих последние крохи меда перед заходом солнца. Да, Оливия, несомненно, обладает множеством замечательных качеств, но определенно не тех, которые необходимы, чтобы стать монахиней. Она продолжила:

— Я знаю Лоуренса всю жизнь и очень люблю его. И я посчитала, — сказала она, прижав руку к сердцу, — что он и еще одна особа, которую я очень люблю, могут вместе обрести счастье. Мне кажется, я была права!

Оливия даже представить себе не могла, что мать-настоятельница испытывает к ней такие глубокие чувства, и, повинуясь внезапному порыву, наклонилась к хрупкой старой даме и поцеловала ее в щеку. Настоятельница ласково улыбнулась и продолжала:

— Ну и, конечно, он немедленно среагировал так, как и я ожидала. Для него рисковать и отвечать на брошенный ему вызов все равно, что дышать. Он стал настаивать на том, что не может ждать несколько месяцев. Он хотел получить тебя сразу, Оливия. Теперь ты понимаешь, почему я должна была немедленно отправить тебя домой.

Значит, он сказал ей правду, кроме того, о чем не знал и сам, — что руку судьбы умело направил любящий их человек.

— Так случилось, что Бригхельмская усадьба принадлежит нашей семье, и он собирался навестить твоего брата, чтобы помочь ему. Он знал, что дела у Генриха идут плохо…

— Это ведь ты рассказала ему о том, что Генрих не платит за меня?..

— Да, Оливия. Думаю, что я упомянула этот факт. — Уголки ее губ слегка дрогнули. — Лоуренс тебя совсем замучил?

Последние лучи дневного света освещали фонтан, сверкая в каплях воды, падавшей с тихим плеском в небольшой бассейн.