Какие потери! А ведь на дворе просвещённый двадцатый век, господа! Почему же, отчего гибнут самые лучшие, самые умные и порядочные люди? В то время как воры и бездари процветают в тылу да штабах…

    Павел Андреевич вспомнил своего покойного командира, адмирала Степана Осиповича Макарова, так нелепо погибшего на мостике броненосца "Петропавловск". Вспомнил чёрный для русского флота день, когда надёжная, подрагивающая от рокота паровых, запущенных на полную мощность, котлов палуба вдруг вздыбилась от взрыва страшной силы, изуродовавшего правый борт родного корабля. Как оглушённого, захлёбывающегося холодной океанской водой молодого мичмана втянули в спасательную шлюпку.

    А Осипыч, гордость и надежда флота российского… "Господи! Ну почему не я, ну почему не я погиб, а именно тот, кто мог спасти флот и всю войну!" - не раз с истерзанных бессонницей губ впоследствии срывался этот горячечный шёпот. А перед глазами стояло солидное, с окладистой бородой лицо адмирала, объясняющего стоящему рядом с ним художнику Верещагину - тоже, кстати, погибшему в той катастрофе - диспозицию неприятельского флота.

    Мичман, чувствуя, что его вновь затягивают гнетущие и совсем бесполезные на войне мысли, с досадой ударил кулаком по ящику, проломив отсыревшее в подземелье дерево насквозь. Ведь с того самого рокового дня словно какая-то обречённость повисла над Порт-Артуром и всем русским флотом. И каждый хоть раз, нет-нет да и чувствовал тленный холодок неминуемого поражения…

    По ступенькам сверху с грохотом скатился вестовой матрос.

    -  Ваши благородия, велено мичмана Давыдова немедля к генералу! - откозырял он, тщетно шаря полуслепыми со свету глазами в здешнем полумраке.

    Лейтенант Валтонен хмуро глянул на посыльного, неодобрительно покачал белобрысой макушкой, затем перевёл взгляд на безучастно сгорбившегося у стены мичмана.

    -  Павел Андреевичч! Вас кличчут!

    Тот поднял голову, некоторое время тяжёлым взором смотрел на заколебавшийся от дуновений воздуха огонёк, и со вздохом встал на ноги.

    -  Веди, - бросил он безучастно переминающемуся с ноги на ногу матросу, безуспешно пытаясь поправить мятый и грязный китель.

    Наверху оказалось всё так же ветрено и сыро. Слава всевышнему - хоть японцы пока не стреляли. Петляя по траншеям и ходам сообщения, провожаемые равнодушными и любопытными взглядами, они обогнули сопку и спустились вниз, где чернобородый всадник держал в поводу ещё одного нервно дрожащего коня. Мичман вскочил в седло, красующийся газырями черкес тут же ожёг плетью своего, и они помчались по изрытой воронками дороге в штаб.

    Хоть Давыдов и был моряком, но он был им первым в роду. Вся остальная череда славных и именитых предков старинного рода верой и правдой служила Царю и Отечеству - в кавалерии. Уланы и драгуны, кирасиры и гусары, один даже до полковника дослужился чином. Но сменить привычное с детства седло на качающуюся палубу боевого корабля решился только Павел Андреевич.

    И вроде неплохо получилось у него - аттестат его был безукоризненным, да и перспективы по службе, тем паче в военное время, были просто блестящими. Да вот незадача только - Россия войну с Японией проигрывала. Чтобы осознать эту нехитрую истину, не нужно быть таким уж стратегом - достаточно иметь хоть каплю соображения в голове…

    В приёмной, у заваленного бумагами стола адьютанта на шатких стульях сидели несколько полковников и двое богатырской стати казаков. Однако дело, по коему мичмана вызвали к самому , видимо, было совсем уж безотлагательным, так как отрапортовавшего о прибытии сразу проводили к генералу, под завистливыми взглядами остальных несчастливчиков.