«Женюсь. Точно женюсь. Это ничего, что она мелкая, в очках, а также вредная стерва с манией величия», — подумал он, вытер руки и потрусил на кухню, поближе к аппетитным запахам.

Барщевский, одетый в простую клетчатую рубашку, подчеркивающую рельефную мускулатуру, стоял возле бара и наливал коньяк из пузатой бутылки. Наташа, подобравшая светлые волосы наверх, с ногами забралась на удобный кожаный диван, чудо дизайнерской мысли. Лицо у нее было мрачное, она никак не могла расслабиться. Барщевский протянул ей бокал.

— Отличное пойло. Просто супер. Пей, тебе понравится, — сказал он, садясь рядом с Наташей на диван.

Наташа сделала глоток. «Пойло» действительно было потрясающим: вкус мягкий, обволакивающий, с древесными нотками, большой пузатый бокал приятно холодил ладонь.

— Класс… Спасибо! — сказала она.

— На здоровье, — отозвался Барщевский, обнимая ее за плечи. Наташа слегка отстранилась и снова украдкой посмотрела на часы, висящие над аркой, ведущей на кухню. Александр заметил ее взгляд.

«Ну елки-палки… — подумал он про себя, потягивая коньяк, — если она спешит, почему не сказала сразу? А если у нее кто-то есть еще, то тем более почему не сказала?» Ему пришло в голову, что Наташины мягкость и робость вполне могут привести к тому, что она утаит от него какую-то важную — для них двоих — информацию. Просто потому, что побоится говорить об этом вслух. И еще потому, что умалчивание и обман могут казаться ей, живущей в нездоровой обстановке с терроризирующей родных матерью, более безопасной стратегией. Александр знал, что лгать и молчать — значило умножать проблемы.

— Ты спешишь? — мягко спросил Барщевский Наташу. Он настроился на долгую прелюдию и безмятежный вечер и теперь чувствовал себя обманутым.

— Я не спешу, я нервничаю, — быстро сказала Наташа. Ее действительно буквально трясло. — Я соврала матери, что иду к Стручкову на консультацию, и теперь очень боюсь, что она позвонит ему и проверит.

Наташа почувствовала, что у нее начинает болеть желудок. Когда девушка нервничала, у нее всегда болел желудок. Чтобы заглушить боль, Наташа допила свой бокал с коньяком и отправила в рот шоколадную конфету с лесным орешком на маковке.

— А зачем в этом случае врать-то было? — искренне удивился Барщевский и растянулся на диване, положив ноги на журнальный столик. — Сказала бы, что у тебя свидание, и все. Тебе же не пятнадцать лет.

— Мне двадцать четыре, — оборвала его Наташа. — Но моей маме об этом говорить нельзя. Она считает, что мужчина мною попользуется и бросит, поэтому секс не может быть сам по себе. Только в обмен на что-то полезное.

— Женщина как товар? Ну-ну, — ухмыльнулся Барщевский. — Скажи своей маме, что я пользуюсь тобой, а ты, в свою очередь, мной. То есть у нас бартер.

Он захохотал. Наташа вжала голову в плечи и поежилась.

— Это говорить бесполезно, только хуже будет, — наконец прошептала она.