— Вы — куклы! Я — кукольник!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Четверг, 1 апреля, вечером

— Тряпичная кукла — вот кто я такая! Ах, сердце уже не бьется! Я умираю… — Ольга Вологда, утопая в пышной перине и подушках, попыталась привстать на кровати и обратила бледное лицо к Эдокси Максимовой.

— Ну еще чего — умираешь! Вот, выпей отвар и перестань говорить ерунду. Ты скоро поправишься. Могли бы и без врача обойтись — он сказал, что тебе просто нужно хорошенько отдохнуть. Поспи.

— Я чахну, увядаю, одна-одинешенька, всеми заброшена! — взвыла балерина.

Эдокси досадливо поморщилась:

— Ольга, ну что ты, право слово! Я же здесь, с тобой.

— О, ты — другое дело. А негодяй Амедэ Розель сейчас развлекается в Биаррице с этой потаскухой Афродитой д’Ангиен, да еще имел наглость написать мне, что сиднем сидит у смертного одра своей бабушки! — расшумелась прима. — Перевелись рыцари на французской земле! Одно утешает — говорят, у них там, в Биаррице, на атлантическом побережье, льет как из ведра!

— Тише, тише, тебе нельзя так волноваться. Лучше выпей еще отвару.

— Помоги встать, меня тошнит…

Эдокси отвела Ольгу в уборную и уселась ждать ее в гостиной, затопленной сумерками. Ей было неуютно здесь, в загроможденных вычурной мебелью апартаментах — Амедэ Розель, обставляя свое жилище, слишком увлекся резным палиссандром, итальянским мрамором, саксонским фарфором и светильниками в форме негритят с газовыми рожками из матового стекла на голове. Пурпур и позолота безуспешно сражались за территорию с агрессивной зеленью, прущей из бесчисленных горшков и жардиньерок. Арфа, на которой никто в доме не умел играть, и два монументальных полотна — на одном шествовали Ганнибаловы слоны, на втором был явлен триумф Юлия Цезаря на римском Форуме — довершали декор гостиной. Эдокси зажгла лампу Рочестера и раздвинула двойные занавески. Она с ног валилась от усталости, под глазами залегли тени, хотелось только одного: выспаться.

Наконец вернулась Ольга — шла она пошатываясь, судорожно вцепившись пальцами в ткань домашнего платья, отороченного соболями. Добрела до полудивана и без сил рухнула на него.

«У нее расширены зрачки, — с ужасом заметила Эдокси. — Неужели опиум?..» Даже в полумраке гостиной она видела, что нос подруги заострился, глаза запали, лицо покрылось восковой бледностью.

Что, если доктор Маржери поставил неверный диагноз?.. Эдокси вдруг охватил иррациональный страх. Вдруг он ошибся?..

— Послушай, Ольга, постарайся припомнить, что ты ела перед выходом на сцену.

— Ах, оставь меня!.. Ты прекрасно знаешь, что в дни премьер я соблюдаю строгую диету. Несколько глотков воды сделала, и всё.

— Ты пила воду из-под крана?

— Разумеется нет. Из запечатанных бутылок. Я покупаю воду из горных источников Оверни у бакалейщика на улице Рошамбо и всецело ему доверяю. Я пью эту воду во время каждого приема пищи, и Амедэ тоже пьет, свинья жирная, вот уж я устрою ему сюрприз, когда вернется, я приказала сменить замки в… Ой! — Ольга привстала, сжимая пальцами виски. Домашнее платье распахнулось, и разошлась шнуровка лифа, обнажив грудь. Балерина безвольно откинулась на спину.

— О боже, Ольга! Опять приступ? — забеспокоилась Эдокси.

— Нет… да… это слово… Я сказала «свинья» — и вспомнила!

— Ты ела свинину? Окорок? Ветчину? Свиную колбасу?

— Нет, пряничную свинку! Мельхиор Шалюмо, оповеститель, принес мне подарок от какого-то поклонника… Я тогда искала свои митенки… Странный подарок для балерины — я думала, надо мной кто-то подшутил.