Стелла не ответила. Когда-то давно она была в Лос-Анджелесе на гастролях. Имя ее красовалось на афишах рядом с именем Сэнди Роулс, которая тогда жила с парнем по имени Дэн Бирайо.

В те старые добрые времена в Чикаго, когда Кармине занимался производством пива, Бирайо был его партнером. Насколько могла судить Стелла, они выпускали на редкость хорошее пиво, хотя никто от них ничего подобного не требовал. Но если и было на свете что-то, во что Кармине верил, как в Святую Троицу, так это именно качество. И не важно, каких расходов оно потребует, он всегда упрямо стоял на своем, следя, чтобы солод и хмель, которые закупались, были первосортными, даже если бы для этого пришлось доставлять их с другого конца света. Сэнди однажды похвасталась Стелле, что Дэн никогда не ляжет спать, не сунув под подушку пистолет. Когда Стелла, в свою очередь, рассказала об этом Кармине, с которым они еще не были тогда женаты, он коротко буркнул: «У парня отвратительные манеры», – что, кстати, было абсолютно верно. Все те годы, которые она была знакома с Кармине, ему и в голову никогда не приходило сунуть под подушку пистолет.

Нет, вспомнила, однажды было и такое. Но то особый случай. Это случилось сразу же после свадьбы его сестры, когда они боялись, что эти подонки из Бруклина подложат им свинью. А пистолет был совсем маленький, будто игрушечный, Кармине носил его в кобуре, прикрепленной к щиколотке, под брючиной. И попросту позабыл отстегнуть его, когда собрался спать. Так и улегся в постель с пистолетом на ноге. Правда, хихикнула Стелла, Кармине тогда здорово перебрал. Дело было на свадьбе Терезы, к тому же ему рассказали, что с теми парнями из Бруклина стряслась пренеприятная история – кто-то швырнул бомбу в кондитерскую, куда они так любили заходить.

Ей так недоставало маленького Льюиса.

Вдруг, сама не зная, что было тому причиной – сладкий ли запах масла для загара от спины Марсии, приглушенный ли звук голосов, разморенных солнцем и жарой над поблескивающей поверхностью воды в бассейне, негромкое ли звяканье серебряных ложечек в баре или певучий итальянский, на котором болтали мальчики-бои, а может, всему виной был смутный рокот самолета над головой, – но только Стелле вдруг мучительно, до боли захотелось увидеть десятилетнего сына. Такого безумного отчаяния она не помнила с тех пор, когда впервые вышла на сцену старого театра Триборо, что на Сто двадцать пятой улице – тоненькая как тростинка шестнадцатилетняя девчушка, с чересчур пышной для своего возраста грудью. Лучи прожекторов выхватили из темноты ее изящную фигурку, и тут она вдруг заметила, что ее набедренная повязка почему-то не светится в темноте, как обещал ее менеджер, а значит, вдруг поняла она, в темноте никому не удастся полюбоваться ее стройными бедрами. Вскоре после этого Кармине навестил менеджера Стеллы в больнице, куда тот попал по досадной случайности – вывалился в темноте с балкона второго яруса. Кармине принес ему дюжину роз и пожелал скорейшего выздоровления.

Стелла и в самом деле скучала по сыну. Может быть, если она постарается, ей удастся уговорить Кармине поскорее вернуться домой?

Лучше всего прямо завтра.

Глава 3

ЛЮТЕР

Большую часть времени Лютер Паттерсон разговаривал сам с собой, причем во весь голос, но это лишь потому, что его жена Ида была на редкость тихой и кроткой женщиной. Тихой же она была потому, что никогда не могла понять, к кому он обращается: к ней, к Симону или к Левину. Восторг и благоговейное восхищение Лютера перед Симоном и Левином были безграничны, и поэтому большинство его монологов в действительности было адресовано одному из этих двух гигантов мысли. Добрую половину дня Лютер посвящал тому, что вел воображаемый диалог либо с одним, либо с другим, стараясь догадаться, как бы они отнеслись к ситуации, которая на этот раз стояла перед ним, Лютером.