|
Ожидание угнетало ее. Невольно она снова и снова вглядывалась в заросли, начинавшиеся сразу против их дома и простиравшиеся на много миль, — низкорослые, темнозеленые, ставшие еще более темными от удлиненных предвечерних теней. Какой-то внутренний толчок заставил ее вскочить на ноги, и она пошла через сад по направлению к зарослям. На опушке она остановилась, пристально всматриваясь. Она искала всюду эти темные просящие глаза и звала: «Темби, Темби!». Ни звука. «Я тебя не стану наказывать, Темби, — молила она. — Поди сюда, ко мне». Она ждала, настороженно прислушиваясь к малейшему шороху ветвей или звуку шагов. Но в зарослях царило безмолвие; жара усыпила даже птиц, и листья свисали совершенно неподвижно. «Темби!» — позвала она снова, сперва властно, потом с дрожью в голосе. Она очень хорошо знала, что мальчик здесь, прячется за каким-нибудь кустом или деревом, ожидая, что она скажет ему то единственное слово, которому он сможет поверить. Джейн бесила мысль, что он так близко и в то же время недостижим, как бесплотная тень. Понизив голос, она сказала, как можно более убедительно: «Темби, я знаю, что ты здесь. Поди сюда и поговори со мной. Я не сообщу в полицию. Можешь ты мне поверить, Темби?»
Ни звука, ни вздоха в ответ. Джейн пыталась отогнать от себя все посторонние мысли с тем, чтобы нужные слова пришли сами собой. Подул вечерний ветерок, трава слегка зашевелилась, а неподвижно свисавшие листья затрепетали; теплый, ласковый свет начал таять. Это означало, что скоро зайдет солнце; красное сияние заката отражалось в листве, а в вышине ярко пылало небо. Джейн вся дрожала и не могла совладать с собой: это была глубокая внутренняя дрожь, бьющая изнутри, как кровь из незримой раны. Она пыталась успокоить себя, говорила: «Это же глупо. Как я могу бояться маленького Темби? Как можно?» Она заставляла себя говорить твердо и громко: «Темби, ты ведешь себя очень неразумно. Какой смысл в том, что ты хватаешь все, что попадет под руку, как несмышленое дитя? Раз-другой это тебе сойдет, но рано или поздно полиция поймает тебя и отправит в тюрьму. Не этого ты ведь хочешь, не правда ли? Ну, послушай меня. Выйди и дай мне поглядеть на тебя. А когда приедет хозяин, я все объясню ему и скажу, что ты сам уже обо всем сожалеешь, и тогда ты сможешь вернуться к нам и попрежнему будешь работать у меня на огороде. Мне не хочется считать тебя вором, Темби. Воры — плохие». Джейн остановилась. Вокруг попрежнему царила тишина. Она ощутила тишину, как холод. Так бывает, когда облако плывет над головой. Джейн заметила, что тени над ней сгустились и листья потемнели, стали холодно-серыми. Она знала, что Темби теперь уже к ней не выйдет. Она не нашла нужных слов, которые надо было сказать. «Ты глупый мальчик, — обратилась она к молчаливому и словно насторожившемуся кустарнику. — Я очень на тебя сердита, Темби». И медленно пошла назад, к дому, сохраняя спокойный, полный достоинства вид, зная, что Темби следит за ней и у него что-то такое на уме, чего она разгадать не смогла. Когда Вилли вернулся из города, усталый и раздраженный, как всегда бывало с ним после дня, проведенного в поездке, после деловых разговоров с людьми и покупок, она, осторожно подбирая слова, сообщила ему о том, что тут без него произошло. Когда она ему сказала, как звала Темби в зарослях, Вилли ласково посмотрел на нее и заметил: «Дорогая моя, чего ты хотела этим добиться?» «Но, Вилли, все это так ужасно…» Губы ее задрожали, и она позволила себе всласть поплакать на его плече. «Ты даже не знаешь, Темби ли это». «Конечно же, Темби. Кто еще может быть? Глупый мальчик. Мой глупый маленький Темби…» Она не могла есть. После ужина Джейн внезапно сказала: «Он придет сюда вечером. Я уверена в этом». «Ты так думаешь? — серьезно спросил Вилли. |
