|
Она ушла из дому от отчаянья. Муж ее пил и над ней издевался, хотя с виду был приличный человек и писал книгу. А на работу не спешил устраиваться: он был высокого мнения о себе. А потом еще и пить принялся. Непонятый гений. А у жены никого не было родных. И к знакомым не пойдешь ночью: она совестливая была. Приложила снег к синяку и пошла, плача, на вокзал. Он недалеко был. И на вокзале она сидела – повезло, было место. И думала: что делать-то? Хорошо, что рядом не оказалось умного советчика с попреками и нелепыми рекомендациями – она бы точно под поезд кинулась. Она так и хотела, честно говоря, сделать, но были вещи, которые ее могли спасти. Паспорт. Обручальное кольцо. Шапка нутриевая. И двоюродная тетя в Нижневартовске. Билетов тогда на поезда не достать было, такие времена; но можно было попросить проводника за деньги пустить в вагон. И раздобыть местечко. Может, тетя сжалится и пустит пожить? И можно будет устроиться там на работу: здесь сократили Лену. И оклематься, решить, что делать. И эта Лена побежала на перрон; она вспомнила про тетю в минуту отчаяния, когда объявили поезд до Нижневартовска. И в эту же минуту отчаянья вспомнила про паспорт, кольцо и шапку. И побежала – пять минут оставалось до отправления, так сказал голос. И Лена успела добежать. Стала умолять проводника, молодого парнишку, пустить ее в вагон; показывала кольцо и шапку. Денег-то не было. Проводник ее пустил; не от алчности, а растерялся он. И следы побоев увидел. В общем, пустил в свое купе. Он был студент и проводником подрабатывал. И не успело сердце у него очерстветь. Хотя риск большой был! И так в разговорах о жизни они доехали до Нижневартовска. А потом поехали обратно. Потому что – что там делать, у тети полузнакомой? А в поезде хорошо и тепло. И чай с сахаром. И можно спать по очереди. И от проверяющих нетрудно спрятаться. В общем, эти люди поженились потом. И Лена работать стала в вагоне-ресторане, а Леня доучился, но остался проводником – он из детдома был и полюбил поезд. Дом на колесах. Где тепло, уютно, чай с сахаром и жена Лена. И на вокзале или в поезде мне вспоминается эта история. И в трудную минуту она вспоминается. Спасительные вещи у нас есть. И есть поезд, на котором можно уехать в новую жизнь. Не надо под него бросаться. Поезд – это чтобы спастись.
Над женщиной легко посмеяться. Обсудить ее нелепую одежду, скажем. А на этой даме одежда была нелепая: черные колготки и лаковые туфли на высоченном каблуке. Это в жару сорокаградусную. И кофточка с отливом, вроде шелковой, с белым воротничком. И кудри у нее были обильно залиты лаком – прическа такая. И губы накрашены ядовито-красной помадой. И все лицо накрашено, и ресницы приклеены. И ридикюль на коленях. И она сидела в позе фараона на шезлонге, держала коктейль в руке манерно. И ей было очень, очень жарко, наверное, но она старалась терпеть – она приехала в отель с мужчиной. Недавно, видимо, познакомилась и приехала, чтобы получше узнать друг друга на отдыхе. А женщина была немолода и полная такая – видимо, под одеждой еще было что-то утягивающее, так что раздеваться и купаться было нельзя. Только сидеть прямо и благодарить: благодарю, мне хорошо! Все в полном порядке! Это было грустно и тяжело видеть. Хотя мужчина был хороший такой, пожилой, с добрыми глазами. Он окунался быстренько, надевал брючки и сидел рядом с дамой, тоже при параде. И тоже держал коктейль, но не пил – как-то некрасиво пить одному. И так они чинно гуляли по территории. И кушала дама – не ела, а именно кушала – по чуть-чуть, почти ничего не брала из еды. Чтобы мужчина не подумал, что она обжора. И сидела ровно, ноги вместе. А через неделю она стала красивая. Косметику смыла, надела шапочку и сарафан. И шлепанцы пляжные. И делала своему мужчине массаж, а он ее кремом мазал. И они за ручку ходили, хлопая тапками. И она хохотала и мороженое ела. А он бегал за соком и еще за мороженым. И они плавали и ныряли, и даже играли в «баба сеяла горох», и заливисто смеялись, как дети. |
