И без того невеликие-глазки Эммы стали еще мельче. Нет, он не может так с ней поступить. Он определенно блефует, пробует ее на прочность. И потом, разве он не знает, какой последует ответ с ее стороны? Но Боже! Какая патетика! Все эти богачи порой ведут себя как дети. Они считают, что достаточно высказать все в лицо — и ты победил! Черта с два! Она справлялась и не с такими. А если Дику нужна строгая няня, которая его сейчас отшлепает за то, что он показывает язык, что же, дело за малым. Сейчас он получит от нее то, что просит.

— Послушай, Дик. Я сожгла бедолагу Алабаму вовсе не потому, что мне нравится, как горит костер. Я сожгла его дом вместе с ним с одной лишь целью — добиться власти над тобой. И сейчас я могу лишь шевельнуть пальчиком, а ты уже будешь оправдываться на допросе в полиции. И тяжесть улик не позволит тебе выкрутиться. Пленка, где ты грозишь убить Алабаму в ресторане «Ла Скала», отпечатки твоих пальцев на канистре с бензином. И полиции, наверное, будет интересно узнать, какой отпечаток протектора на твоем «порше». И ты даже не успеешь поменять их на новые колеса, потому что я позвоню в полицию прямо сейчас.

— И что же ты им скажешь? — спокойно спросил Дик.

Эмма посмотрела на него, словно в детстве его уронили. Определенно, подумала она, все эти богачи заработали свои миллиарды благодаря лишь везению. На самом же деле они удивительно тупы.

Тщательно выговаривая слова в манере «я-пытаюсь-объяснить-тебе-самые-простые-вещи-но-и-их-ты-не-в-со-стоянии-понять-так-о-чем-нам-еще-говорить», Эмма произнесла:

— Я скажу им, что убийца Бена Алабамы Дик Латхам.

— Но его убил не я, а ты.

Эмма покачала головой, словно говоря: ну как же можно быть таким глупым!

— Я знаю это. Ты это знаешь. Ну и что? Важно лишь то, что узнает и подумает полиция об этом.

— Да, полиция действительно обо всем узнает.

Эмма уже открыла рот, чтобы разразиться потоком брани по поводу уровня его интеллекта, но осеклась. Латхам слегка сдвинул воротник блэйзера, и Эмма увидела портативный магнитофончик, точно такой же, каким пользовалась она сама. Эмма не слышала, как отворилась дверь в комнату. Она ничего не видела и не слышала, оглушенная произошедшим. Надо же было ей так глупо, так опрометчиво самой загнать себя прямо в расставленные сети! А ценой за ее непростительную глупость должна была быть ее жизнь. Только теперь она поняла, что в комнате, помимо нее и Латхама, были еще свидетели.

Она заговорила и сама не узнала свой голос. Так он был искажен ненавистью и злобой… Она задала всего один лишь вопрос:

— Как ты на это смог решиться?

— Потому что Тони Валентино — мой сын.

Эмма Гиннес стояла на самом краю высокого утеса и вглядывалась вниз. Невеселые мысли обуревали ее. Она проиграла. И это было совершенно очевидно. Лопнули ее самые заветные мечты, развеялись, словно дым, и унеслись по ветру. Даже солнце, освещавшее ее сейчас, казалось, смеялось над ней. Чайки в небе тоже хохотали над ее поражением. И даже волны прибоя насмешливо шипели и брызгали пеной на нее; Малибу выбросил ее, словно ненужную куклу. Как назло, Эмма сейчас была на самом красивом месте побережья, там, где величественные горы встречались с лазурным океаном. И словно контрастным пятном на этом великолепии была она, униженная и изгнанная, одинокая, всеми брошенная и никому не нужная.

Ветер чуть шевелил ее короткую юбку, словно обнимал ее в прощальном привете, шевелил волосы. Интересно, она правильно оделась в этот час? В час, когда она убьет себя. Ну хоть единственный раз в жизни ей удалось одеться как надо? Но некому было ответить на ее вопрос.