— Внимание, леди и джентльмены, это еще не все! — продолжал Торнпайп. — Вы, конечно, полагаете, что все эти королевские персоны и другие лица не могут ни двигаться, ни жестикулировать… Заблуждение! Они все живые, живые, говорю я вам, как вы и я, и вы в этом убедитесь. Но прежде позвольте мне совершить маленький обход, уповая на щедрость каждого из вас.

Наступил критический момент для каждого кукольника и любого другого демонстратора редкостей, момент, когда плошка начинает ходить по рядам зрителей. Как правило, публика подобных ярмарочных развлечений делится на две категории: одни спешат удалиться, дабы, не дай Бог, не опустить руку в карман, другие же остаются, в надежде позабавиться на дармовщину, — и вот этих-то последних, да-да, не удивляйтесь, несравненно больше. Существует и третья категория — эти вносят ничтожную плату, но о таких грошах не стоит и говорить. Тем не менее Торнпайп совершал свой обход с деланно-любезной улыбкой, но физиономия его все равно оставалась свирепой. Да и могло ли быть иначе? Мог ли быть любезным сей обладатель бульдожьей морды, готовый скорее перекусать окружающих, чем им улыбаться?

И вот безмолвное восхищение сменилось восхищением шумным и крикливым. Ладони захлопали, ноги затопали, рты открылись, набирая воздух, чтобы затем издать многоголосое «ах!», которое можно было услышать даже в порту.

Действительно, Торнпайп только что стукнул своим прутиком по чему-то под ящиком, в ответ раздался жалобный стон, на что публика не обратила внимания. Внезапно вся сцена ожила, как по мановению волшебной палочки. Под действием какого-то таинственного, скрытого от глаз механизма куклы, казалось, и в самом деле ожили.

Когда по странной причуде механизма королева так резко опустила свой скипетр, что он коснулся согнутой спины премьер-министра, последовал новый взрыв восторга.

— Они живые! — сказал один из зрителей.

— Они лишь не умеют говорить! — заметил другой.

— Не стоит об этом сожалеть! — добавил фармацевт, ставший вдруг стихийным демократом.

И он был прав. Представьте себе этих марионеток, произносящих официальные речи!

— Хотел бы я знать, как они двигаются, — полюбопытствовал булочник.

— Благодаря черту! — ответил старый матрос.

— Ну как, скажите на милость, черт мог бы сидеть в таком маленьком ящике? — заметил молодой приказчик, известный своей наивностью. — Ведь он здоровенный верзила… этот черт…

— Если не внутри, то, значит, снаружи! — возразила пожилая кумушка. — Это он устроил для нас спектакль…

— Нет, — важно объявил торговец аптекарским товаром, — вы же знаете, что дьявол не говорит по-ирландски!

Нелепо? Тем не менее именно это и было одной из тех истин, которые Пэдди принимает не оспаривая. Большинство зрителей неколебимо верили: Торнпайп не мог быть дьяволом, поскольку говорил на чистейшем местном языке.

Решительно, если колдовство здесь было ни при чем, оставалось признать, что весь маленький кукольный мирок приводился в движение каким-то таинственным механизмом. Однако никто не заметил, чтобы Торнпайп заводил пружину. Более того, — деталь, которая не ускользнула от внимания священника, — как только движение персонажей начинало замедляться, одного удара кнута по ковру, скрывавшему что-то находящееся под ящиком, было достаточно, чтобы ускорить их перемещения. Кому же предназначался удар кнутом, всякий раз сопровождавшийся полузадушенным стоном?

Желая это узнать, священник обратился к Торнпайпу:

— Так в коробке у вас собака?

Тот взглянул на него, насупив брови и явно посчитав вопрос нескромным.