– Ха! – снова треснул себя по коленке Чак, – как я сразу не додумался…

– Так-то, старина. Думаешь, на какие деньги я сына в Кембридж посылаю? Хочу, чтобы стал мой Крис ученым. Большим ученым.

– И на кой тебе это надо? Мало ты этих ученых на своем веку видел? Сколько уже лет ты им головы морочишь…

– Хочу я, чтобы он, хотя бы, разгадал тайну этих кругов…

– Да ты что, Льюис, рехнулся?! Какую тайну?! Ты же сам мне только что…

– Постой, Чак, постой. Не горячись. Я это я, а тайна – это тайна. Я ведь за эти годы все про них прочитал. Может это послание нам от жителей иных миров… А может все от каких-то электромагнитных вихрей… А еще говорят, что пшеница, она разумная, и хочет нам что-то сказать… Ну не везде же такие, как я находятся. Не верю я! Или наоборот – я верю! Тайна есть, Чак. И это великая тайна.

3.

– Племя моё! Эге-гей! – кричит ёжик Митрофан. – Выползайте же из своих норок! Посмотрите на это чудо! Полюбуйтесь на этот серебряный свет луны, на эти налитые спелостью колосья! Вдохните же полной грудью пронизанный звездным сиянием воздух!

Первой на его зов из его же норки выбралась юная ежиха Лизовета.

– Эх, романтик ты мой, – покачала она головой и сладко потянулась. – Эк тебя от любви раколбасило…

– А разве нет?! Разве не так?! Разве не прав я?! – вскричал Митрофан. – Или не прекрасна эта ночь, это поле, эта луна и звезды?!

– Так-то оно так, – зевнула Лизавета и отряхнула с иголок прилипшие комочки земли. – Только соседи-то тут при чем? Дай-ка я лучше тебя поцелую.

– А вот и не права ты, – басом сообщил вынырнувший из зарослей ёжик Никифор. – Давно пора уж нам встряхнуться. Славно потрудились мы этим летом, а на чудеса красоты природной смотреть нам было всё некогда. Почему б не сделать этого сейчас?

– Почему?! – хором откликнулись ёжики, повылазившие тем временем отовсюду и окружившие Митрофана с Лизаветой.

– Эге-ге-гей! – вновь, и даже еще более заливисто выкрикнул Митрофан, схватил Лизавету за лапку и пустился в пляс.

Та, в свою очередь, ухватила лапу соседа Никифора, он кого-то еще… И вот уже сотни счастливых ёжиков несутся в хороводе под налитой светлою силой луной, нарезая на бархатном поле диковинные круги.

Эге-ге-гей!

Хеза форевэ

Человек создан для счастья,

как птица для полета.

Только он влез в ванну, только намылил шампунем голову, как в коридоре зазвонил телефон: бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь…

Ну, ё-моё! Вот не раньше и не позже.

Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь!..

Достали! Не подойду и всё. Пусть думают, что меня нет.

Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь!

Нет, ну что за уроды? Ну, не подходит человек к телефону, значит, его нет, ведь так?

Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь!!! Прямо таки, бр-р-рздынь!!!

Да ёлки-палки! Ну что за настырный народ! А вот хрен вам! Не вылезу!

Из-за всех этих переживаний Владик отвлекся от процесса, и мыльная вода угодила ему в глаз. Костеря все на свете, он зажмурился и, окунувшись, поспешно смыл пену с головы. Затем принялся промывать глаз, который отчаянно щипало. А телефон замолчал. Но это уже как-то не радовало.

Только перестало щипать, как в комнате сладкими серебряными бубенчиками запел мобильник. О-о!!! Ну почему я не взял его с собой? Чтобы не уронить в воду, все правильно. Умный.