Вот оно, убежище. Джейк обошел здание под сенью круговой галереи и добрался до ризницы. Там, в углу, где стояли шесты для праздничных знамен, он обнаружил старый церковный гардероб. Осторожно отодвинул шесты в сторону — только бы не упали! — и спрятался среди вышитых знамен, сложенных на дне гардероба. Плотно закрыв за собой дверцу и натянув знамена на голову, он стал дожидаться утра.

Глава девятнадцатая

Меньше часа назад Джейк высадил инспектора Грина в центре Манчестера, а теперь снова был в Колденстолле. Взятую напрокат машину он оставил на парковке, устроенной на участке земли, который прежде принадлежал церкви. Часовня Иерихона находилась в углу, дверь была на замке, а бесцветные витражи окон казались пустыми, как усталые глаза. Джейк стоял и смотрел на нее, пока и его взгляд не стал таким же пустым. Только такими глазами он решился наконец взглянуть на вересковую пустошь, что стелилась перед ним залитым солнцем покрывалом и нависала сзади, как темная сутана. Вот куда сбросил Паскаль изуродованное тело Джонни, предоставив ночному снегу его схоронить. Труп оставался там довольно долго — Джейк толком и не знал, сколько. А потом его унюхала овчарка, откапывающая в снежных полях заблудших овец.

Овец тут всегда было полно, но все какие-то худые и с потрепанными задницами. Каким бы ни было ваше представление об овечьей отаре, местные овцы ему не соответствовали. Они тупо разбредались по пустоши и ходили туда-сюда в одиночку, страшные, как черт знает что. На обратном пути в Манчестер инспектор Грин сказал:

— Слушай, объясни ты мне про этих овец. Я вижу их каждый раз, когда сюда приезжаю, но шерсть-то у них дерьмовая и мяса их никто не ест — я знаю. Так на какие же шиши живут здешние фермеры?

Через пролом в заборе чьей-то фермы карабкалась овца. Задние ноги, тощие, точно обтянутые кожей черные кости, поднимали в воздухе облако пыли, пытаясь отыскать точку опоры. Как и все овцы в округе, эта выглядела так плохо, что глупо было возлагать на нее какие-то надежды. Но Грин просто не подумал как следует: ведь фермеры разводят не овец, а их ягнят. Когда Джейк сказал ему об этом, инспектор театрально стукнул себя по лбу:

— Твою мать, ну конечно. А еще детектив!

Впрочем, Грин признался, что кое в чем детективные способности ему все-таки помогли: он отыскал Джейка благодаря тому, что его имя значилось в адресной книге Кевина Доннелли. Грин спросил, много ли они общались в последнее время.

Джейк помотал головой: нет, совсем не общались. Но он знал, что у Доннелли был его адрес, — и даже видел Доннелли за несколько дней до его смерти.

Доннелли приехал в Лондон специально, чтобы его разыскать. Он посмотрел кассеты Холлидея и теперь хотел узнать подробности. Ну или, на худой конец, хотя бы версию Джейка. К чему Доннелли не был готов, так это к тому, что Джейк исповедуется ему в убийстве Джонни. Холлидей эту легенду проглотил не разжевывая, а вот Доннелли и слушать ничего не захотел. Джейк не мог понять, почему, ведь вроде такая правдоподобная история. Так хорошо вписывается во все, что он делал в жизни, ведь он всегда принимал решения с отчаянием убийцы. Это был его ад, он прошел через него, устремив глаза в одну-единственную точку, до которой ему никогда не дотянуться, ведь кара за совершенное преступление так его и не настигла, да и не могла настичь. Он кружился по бесконечной спирали, в мире, которому тоже не было конца. В вакууме, где его собственная смерть потеряла всякое значение, а жизнь — уж какая была — протекала на взятое в кредит время убийцы и не подлежала осуждению.

Здесь, в этом захолустном городишке среди холмов, пятнадцать лет назад.

Джейк смотрел в окно, когда опустился топор. Давай-ка проиграем на замедленной скорости: вот топор падает раз, вот падает два, и на саундтреке гудит безумная проповедь Паскаля.