И если полковник Родзаевский, очень ревниво относившийся к расовой чистоте и голубизне офицерской крови, все же искренне уважал Семенова, то лишь потому, что видел в нем не строевого русского генерала, а талантливого казачьего атамана. Он потому и не воспринимал главнокомандующего здесь, в его кабинете, что знал, как бесподобно перевоплощается этот человек, оказываясь в казачьем кругу, в седле, скомандовав такое милой его душе: «Сабли наголо!».

— Посылать во главе диверсионной группы человека крайне осторожного и осмотрительного? — по-азиатски сморщил обожженное ледяными байкальскими ветрами лицо атаман Семенов, возвращаясь к своему креслу. — Ну вы, полковник, оригинал!..

— Не такой уж оригинал, если учесть, что все сказанное следует воспринимать применительно к командиру диверсионного отряда.

— Тогда что следует понимать под термином «излишний риск»? Пусть даже и применительно к командиру диверсионного отряда. Это какой такой риск, по диверсионным понятиям, следует считать излишним?!

«Не складывается у нас разговор» — с волнением отметил Родзаевский, пригашивая сигару и краем глаза следя за выражением лица главнокомандующего. Почему не складывается, под какие такие выводы генерал-атамана не складывается, — этого Полковник понять пока не мог.

— Вы задали трудный, я бы даже сказал, философский вопрос: Но если позволите…

— Кто этот вернувшийся? — резко перебил его Семенов. — Кто таков?

— Ротмистр Курбатов.

— Кажется, припоминаю. Богатырский рост, медвежья сила.

— К тому же, по-славянски, а может, и по-арийски, златокудрый, как бог. И кличка Легионер.

— Ну, кличку он мог бы придумать повнушительнее, — проворчал генерал-атаман.

— Почему же? — вальяжно возразил Родзаевский. — Легионер… В Европе это звучит. Кстати, Курбатов сам избрал ее. Историей Древнего Рима увлекается, а посему любимое, можно сказать, словечко.

Семенов сделал несколько глотков рисовой водки, к которой уже давно пристрастился из-за ее слабости: вроде бы зря не сидишь, пьешь, а не хмелеешь, и долго подкручивал пышные, по-казачьи неухоженные усы.

— А то, что римлянин ваш, в соболях-алмазах, только один из всей группы вернулся — никаких сомнений не вызывает? — недоверчиво сощурился атаман.

— На предмет того, что красные могли его перевербовать? Исключается. Почти исключается. Во всяком случае, никаких оснований не верить ему у моего собственного СД пока что нет.

— У кого?! — не понял генерал-атаман.

— Я сказал: «У моего СД». Так у германцев называется внутренняя служба безопасности войск СС. Так вот, никаких оснований подозревать его у моих службистов пока что нет. Курбатов сообщил, что последним погиб ротмистр Гранчицкий, уже у самого кордона. Легионер тащил его на себе, сколько мог.

— Это он так заявил: «Тащил, до самого кордона…». А что было на самом деле, этого мы не знаем. Не исключено, что ваш Легионер сам вверг себя в одиночество. Мол, один вернулся — одному и слава.

Родзаевский хотел было довольно резко возразить, но вовремя придержал язык. Подозрительность атамана была общеизвестной. Он способен был душу вымотать, выспрашивая по поводу какого-либо, порой совершенно незначительного, события, добывая все новые и новые подтверждения правильности своих подозрений.

— Но других сведений не поступало, да и вряд ли поступят, — как можно вежливее заметил полковник, понимая, что его заверения показались Семенову неубедительными.

Странная вещь: еще несколько минут назад полковник сам готов был заподозрить, что Курбатов умышленно сделал все возможное, дабы вернуться без Гранчицкого.