Он пожал мне руку:

– Мэр очень доволен.

И Хэл тоже явно был доволен. Удовольствие мэра было своего рода валютой, конвертируемой минимум в продвижение по службе и, следовательно, в предельно возможное повышение оклада; Хэл добыл не только видеозапись, но и немного лишних наличных денег, чтобы заплатить за обучение своих детей, несколько раз съездить с женой в Атлантик‑Сити, ну, может, еще на пару рубашек с монограммой для себя. Теперь настал момент предъявить мое требование.

– У меня все же есть два‑три условия, Хэл.

– Ну, подожди…

– Нет, это ты подожди, черт побери!

Так мы и стояли там – двое мужчин на холоде, – пялясь друг на друга.

– Это ведь именно я получил по яйцам, чтобы добыть эту пленку, это мой дом твои копы перевернули вверх дном, это моего сына ранили, это моя жена уехала из города, Хэл. У меня скверное настроение. Не так уж много у меня условий, Хэл, а ты не желаешь считаться ни с одним из них. Первое: я должен выдать этот материал в печать – завтра же. Второе: мое имя не должно упоминаться, когда тебя будут расспрашивать о том, как у тебя оказалась эта пленка. И не только сейчас, но и вообще никогда. Она пришла по почте без указания отправителя. Третье: ты пошлешь нескольких детективов, чтобы они схватили этого подонка и разобрались с ним на всю катушку. – Я показал ему листок бумаги, на котором было написано имя – Фил Бьянканьелло.

– Первое и второе – без проблем, а вот третье я не понял.

– Этот мерзавец ранил моего маленького сына.

Хэл придерживал галстук на ветру. Мимо шли люди.

– Это мой сын, мой маленький сын, Хэл.

– Мы не можем убрать этого типа – это не наш метод.

– Да просто надо с ним расквитаться. Заставьте его заплатить по счетам.

Мы просто постояли там немного, потом он кивнул, глядя мне прямо в глаза, что мужчины вообще делают крайне редко, и я понял, что об этом позаботятся. Возможно, не сегодня и даже не очень скоро, но рано или поздно – наверняка. В полицейское управление надо верить, что я и делаю.

Я мог бы оставить все, как есть, устраниться от всего на свете. Мог бы послать ключ Кэролайн, взять отпуск, улететь в Калифорнию, подъехать на взятой напрокат машине к дому матери Лайзы, свалившись как снег на голову, и таким образом выйти из игры. Но я ничего этого не сделал. Слишком много вопросов роилось у меня в голове, подобно легкому, но непрерывному снегу, который наконец‑то пошел. Я позвонил Кэролайн и сообщил, что у меня есть для нее хорошие новости.

– А почему бы тебе не зайти ко мне? – спросила она весело. – Мы только что вернулись с приема.

– Мы – это ты и Чарли?

– Да, с приема в банке Чарли.

Она явно говорила с расчетом на то, что он слышит ее слова.

– Я могу зайти в другой раз.

– Ни в коем случае, – протестующим тоном воскликнула она. – Я хотела бы вас познакомить.

Это был удобный случай лучше понять Кэролайн; возможно, именно это она и предлагала, а может быть, и нет.

Наполеон был на месте, сидел и читал, но только уже другой детективный роман.

– Ну как, хорошие парни выигрывают или проигрывают?

– Проигрывают.

Я поднялся наверх. Кэролайн открыла блестящую черную дверь. Я вошел и, не зная, что она сказала Чарли о наших запутанных взаимоотношениях, решил вести себя так, как будто и не было проведенных здесь сладостных часов.

Он был там, я сразу его увидел, в костюме, делавшем его похожим на сенатора, сующего полено в камин в гостиной. Он встал, и я сразу представил себе его будущее… сорок лет в роли денежного мешка.

– Привет! Ну надо же, тот самый Портер.