— Вот-вот. Сплошная оперетта.

— Жду.

— Еду.

Положив трубку, я отправилась в соседний кабинет и потребовала изъятый пистолет.

— Если дадите машину, я сразу назначу экспертизу.

В кабинете был один Спивак, Захаров повел Барракуду сдаваться в МИВС.

— А мы хотели завтра отвезти нашим экспертам, — сказал Спивак, открывая сейф, где лежал, пистолет.

— Я своим отвезу.

— Напрасно вы так, Мария Сергеевна, — Спивак мягко улыбнулся мне. И у него, черт подери, была прекрасная улыбка, прямо как у голливудского героя, который в конце фильма, расстреляв всех злодеев на земле, обнимает золотоволосую красавицу. Человеку с такой улыбкой можно доверить и кошелек, и уголовное дело. — Завтра вам во сколько машину подать? Когда будет готово ходатайство об аресте?

— Я сама доберусь до суда, — сварливо ответила я.

Уложив пистолет в сумку, я спросила Спивака:

— Послушайте, зачем вы добились передачи дела из городской прокуратуры в район? Было бы дело у Ермилова, он бы не задавал вам дурацких вопросов.

Спивак вышел из-за стола и проводил меня к двери. Хорошие манеры он демонстрировал без напряжения, очень органично: вставал при моем появлении в кабинете (!), предупредительно распахивал дверь, пододвигал стул.

— Ермилов дурак, — сказал он спокойно. — Услужливый, но дурак. А мы предпочитаем иметь дело с умными людьми. Дураки непредсказуемы.

— Это комплимент, или вы меня по стене размазали? — поинтересовалась я, имея в виду то, как элегантно они заставили меня сделать то, что они хотели.

Спивак помолчал, потом каким-то очень родственным жестом поправил на мне воротник куртки.

— Поскольку всякий труд должен быть оплачен, еще не поздно ответить на вопрос, который вам был уже задан.

— Поздно, — сказала я.

Спивак пожал плечами, открыл передо мной дверь, и я ушла, еле сдерживаясь.

В экспертном центре уже было темно, только у Юлия Евстигнеевича горел свет. Не успела я распаковать пистолет, как он вцепился в него и стал вертеть его, рассматривать и обнюхивать. Потом поднял на меня глаза.

— Только не говори, что это из него стреляли на восемьдесят метров. Я в это никогда не поверю.

— А если я пулю принесу?

— Принеси, тогда и поговорим.

— Тогда я пошла.

— Тебя проводить? — спросил заботливый Евстигнеич, но я видела, что больше всего ему хочется остаться, сидеть над пистолетом, разбирать его и раскладывать по винтикам.

— Нет, — сказала я. — Можно, я позвоню?

— Да ради Бога.

Он выгреб из-под кучи всевозможного хлама телефонный аппарат, и я набрала номер Шарафутдинова. Мне во что бы то ни стало надо было доехать до УБОПа и отправить Шарафутдинова в Москву за пулями. Но его телефон молчал. Зато зазвонил мой мобильный.

— Мария Сергеевна, — услышала я голос шефа, — как дела? Задержание оформили?

— Оформила, — вздохнула я. Шеф, как всегда, выразился очень точно. В этой ситуации от меня большего, чем услуги по оформлению, и не требовалось.

— В прокуратуру вернетесь?

— А надо?

— Я вас жду, — сказал шеф и отключился.

Я попрощалась с экспертом и ушла. Но события этого длинного дня еще не были исчерпаны.

В прокуратуре уже тоже было темно, и свет горел только у прокурора. Я вошла к нему не раздеваясь, и прямо в куртке присела у стола, собираясь с мыслями.

— Сегодня Кочетова рапорт написала, — поделился со мной шеф.

— Лариса? — удивилась я.

Кочетова работала помощником прокурора, поддерживала обвинение в суде уже сто пятьдесят лет, своей работой была очень довольна, в городской находилась на хорошем счету, судьи ее любили, в общем, она была последним человеком, от которого можно ожидать такого фортеля.