Теперь уже внимательнее глядя под ноги, я подошла к окну и распахнула его: теплый полуденный воздух разбавил духоту будуара безвременно погибшей банкирши. Потом присела на подоконник. Из этого окна открывался вид, совершенно отличный от того, что я могла наблюдать из своей светелки-шкатулки, милостиво предоставленной мне Нинон. Соседний дачный участок с недостроенным бывшим дипломатическим домом был отсюда словно на ладони. А там копошились двое дочерна загорелых шабашников, компаньоны схваченного с Иркиными часиками кудлатого, и физиономии у обоих были злые и раздраженные.

Я уже собиралась слезть с подоконника, когда из недостроенного дома вывалился тип с длинным желчным лицом и заорал:

— Уматывайте отсюда, мне тут только преступников не хватало!

— Умотаем, — вяло отгавкнулся от него один из шабашников, тот, что поздоровей, — когда заплатишь…

— Я вам уже заплатил!

— Ровно половину, — парировал шабашник, — плати остальные, и мы свалим, долго не задержимся.

— Да вы и на треть не наработали! — заверещал желчный дядька. — Только бухали да трахались!

— На себя посмотри, — спокойно отозвался шабашник.

Я и сама не заметила, как включилась в эту перебранку в качестве невольного зрителя, но Нинон не дала мне досмотреть любопытную сценку до конца, окликнув:

— Жень, сходи на кухню, принеси что-нибудь попить. Видишь, человек никак не успокоится.

— А где кухня? — спросила я со вздохом, безо всякого желания покидая свой наблюдательный пункт. — Где-где, внизу, конечно. Я вышла из хозяйской опочивальни и отправилась искать кухню. Ох, нелегкая это работа — утешать убитого горем мужчину. Практика показала, что одной жилеткой в таких случаях не обойтись, требуются как минимум две.

Глава 10

Мы с Нинон проторчали у банкира до самого вечера, сочувствуя и сопереживая. При этом мне лично отводилась неблагодарная роль под названием «подай — прими — пошла вон», поскольку Нинон командовала мною, как старослужащий, которому месяц до дембеля, первогодком, едва успевшим принять присягу. Распоряжения сыпались со всех сторон, так что я просто дух не успевала перевести.

— Поставь на огонь чайник! — приказывала Нинон, и я кубарем скатывалась вниз, на кухню, где я уже ориентировалась, вероятно, не хуже покойной банкирши.

— Чего это чай такой бледненький? — нещадно придиралась Нинон. — Завари покрепче. — И я, чертыхаясь в душе, повторяла привычный маршрут, гремя чайником.

— А теперь чифирь! — снова недовольно морщилась Нинон, и у меня возникало почти непреодолимое желание послать ее подальше на пару с безутешным банкиром. И сдерживало меня лишь то обстоятельство, что сама Нинон добровольно возложила на себя еще более хлопотную обязанность: утирать горькие слезы вдовца как в прямом, так и в переносном смысле. В конце концов она весьма в этом поднаторела и очень даже прочувствованно внушала банкиру, что «жизнь не кончена, она продолжается, и однажды он еще будет счастлив» и чуть ли не увидит небо в алмазах. Немудрено, что в какой-то момент эта трогательная сцена живо напомнила мне финал «Дяди Вани», жаль только, Нинон в итоге так охрипла, что еле говорила.