Бобренок взглянул на Функеля доброжелательно.

— А ты говоришь... — толкнул он легонько Толкунова в бок. — Один — эсэсовец, а другой — видишь...

Толкунов шмыгнул носом, и нельзя было понять, признал свою ошибку или нет. А Миша сказал:

— Я знаю дорогу. На лугу возле ручья ивы, там можно оставить машину, а дальше я проведу. Прямо к Камхубелю.

Бобренок мгновенно оценил ситуацию: самое малое — трое эсэсовцев, и их трое — он, Толкунов и Мохнюк. Виктор останется с «виллисом», а этот парень годится только в проводники. Эсэсовцев голыми руками не возьмешь, единственное преимущество розыскников — внезапность. Что ж, другого выхода нет: надо брать.

«Виллис» уже увидели в Штокдорфе, и если вызвать помощь, пройдет какое-то время: эсэсовцы узнают об опасности и могут попытаться вырваться из села. Тогда их не задержать. Приказал:

— Будем брать!

Толкунов, не прощаясь с Функелем, направился к калитке, а Бобренок подал фельдшеру руку. Тот, видно, не ждал этого: уронил секатор и протянул свою нерешительно, однако пожал крепко, и майор почувствовал шероховатость его ладони.

Село, по-видимому, уже знало о появлении советских офицеров: улица словно вымерла — только из-за забора соседней с фельдшеровой усадьбы выглядывали испуганные дети. Бобренок, с трудом подыскивая немецкие слова, спросил у Функеля:

— Боятся нас?

Тот ответил без обиняков:

— А как вы думаете? Знаете, о чем кричали в газетах, да еще и по радио?.. Люди хотели оставить село, но ваши танки прорвались так неожиданно.

Пока Мохнюк переводил, Бобренок думал, что, в общем-то, все закономерно: свыше десяти лет Геббельс долбил им мозги, и слава богу, что остались такие, как Функель. Но уже забыл и о фельдшере, и о тревожных детских глазах за забором. Когда-нибудь все наладится, а теперь не до сомнений, надо взять эсэсовцев из «Цеппелина» и списки, а над остальными проблемами пусть подумают другие.

За ручьем, в ивовых зарослях, Виктор поставил машину так, что и в нескольких шагах нельзя было заметить ее. Толкунов заправил ремешок фуражки под подбородок и внимательно посмотрел на Мишу. Лишь теперь тот, видно, по-настоящему осознал всю серьезность ситуации. Погасив улыбку, он нырнул на тропинку под ивами.

За ручьем потянулся лужок, на нем паслись две привязанные коровы, дальше начинались черные полосы вспаханных огородов. Миша действительно хорошо знал местность. Он взял круто вправо, где тропинка вилась между кустами и можно было незаметно обогнуть село. Юноша пробирался в зарослях впереди офицеров, наконец остановился, раздвинул ветки и поманил Бобренка. Майор выглянул и увидел метрах в ста большой каменный сарай, а за ним крутую черепичную кровлю дома. Недовольно покрутил головой — подходы к усадьбе совсем открыты, немного дальше, правда, смородиновые кусты, и если добраться до них...

Толкунов дышал ему в ухо.

— Проберемся к сараю, а оттуда до дома раз плюнуть...

— А если они в сарае?

— Вроде бы не должны...

— Вроде бы...

Бобренок заметил, что немного правее кустов от сарая тянется глубокая канава. Возможно, по ней спускали из усадьбы сточные воды. Хоть и ненадежное, но все же укрытие. Приказал:

— Я попробую проползти там, видишь, канава за кустами. А вы с Мохнюком прикроете меня. Потом по очереди за мной.

Толкунов одобрительно кивнул.

Бобренок полз, держа автомат в вытянутой правой руке и чувствуя, что весь будто на ладони. Но ничего не случилось, значит, они выбрали единственно верный путь.