— Садитесь.

— Юрий Штунь, — доложил майор.

— Вижу, — спокойно сказал полковник. — Сел, вытянув ноги в хромовых сапогах, и спросил: — До чего же вы договорились?

Майор опустился на стул и сделал знак Юрку, чтобы сел тоже.

— Есть одна зацепка, товарищ полковник... — начал Бобренок.

Потом они просидели полдня, обсуждая ситуации, в которые мог попасть Юрий Штунь, пообедали втроем в той же столовой, и Юрка вывезли из внутреннего двора штаба в легковой машине. Автомобиль остановился на какой-то пустынной улице, и Бобренок выпустил Штуня, дружески похлопав его по плечу на прощание.

Солнце вынырнуло из тучи и коснулось горизонта. Юрко вздохнул и направился в боковую улицу, где в небольшом симпатичном особняке за клумбами с георгинами жил отец Василий Загуменный.

Калитка не поддалась, Юрко вспомнил, что ее всегда запирали, он нажал кнопку звонка, подождал немного, однако никто не откликнулся. Юрко позвонил еще, ему показалось, занавеска на окне шевельнулась, но никто не вышел, и юноша взялся за железные прутья — его движение можно было истолковать двояко: возможно, хотел подергать калитку, чтобы хоть как-то подать сигнал обитателям особняка, или перескочить через ограду собрался... Видно, это не понравилось тем, кто наблюдал за его действиями исподтишка: двери сразу же распахнулись и на крыльце появилась старуха в темном платке.

— Чего тебе? — спросила не очень приветливо, из-под ладони разглядывая пришельца.

— Это я, бабця Вера.

Судя по всему, такое обращение повлияло на нее: сразу же стала спускаться с крыльца, но на последней ступеньке все же остановилась и переспросила:

— Кто — «я»?

— Вы же меня знаете как облупленного. Штунь я, Юрко Штунь из Подгородища, и у меня дело к отцу Василию.

— Штунь? И откуда ты взялся?

— С улицы, откуда же еще?

— Чем добрых людей тревожить, лучше бы там и оставался... — пробурчала старуха, однако отперла калитку и пропустила юношу во двор.

— Отец Василий дома?

— Отдыхают они.

— Так я подожду.

— Ну да. — Старуха тщательно заперла калитку и двери дома на два оборота и пропустила юношу из передней в кухню. Молча указала на табуретку и стала греметь посудой.

Юрко снял шляпу, потеребил ее и сказал нерешительно:

— Проголодался я, бабушка Вера, с утра не ел.

— Теперь много голодных, — ответила старуха равнодушно, даже не взглянув в его сторону.

— Так я вроде бы не чужой...

— Это как сказать... — бросила старуха, не оборачиваясь и продолжая возиться с посудой. — Времена трудные, и каждый должен заботиться о себе.

— Святая церковь, бабця, — начал Юрко как можно мягче, — учит, что надо помогать страждущим...

— И правильно учит, — раздался бас за его спиной.

Юрко оглянулся и поспешно поднялся с табуретки: в дверях стоял сам отец Василий Загуменный. Правда, сейчас, в пижамных штанах и майке, он ничем не напоминал священнослужителя. Поп сладко зевнул, совсем по-домашнему, прикрывая рот, однако привычным жестом протянул юноше правую руку, и тот склонился, целуя ее.

— Добрый день, святой отче, — молвил почтительно.