Но сверху никто в основном никого не трогал, и постепенно журналистская настырность все сильнее стала надоедать «героям» критических заметок и разоблачительных статей. Вскоре все громче зазвучали голоса о журналистской ответственности перед обществом, а еще через некоторое время состоялись первые судебные процессы о возмещении морального ущерба потерпевшим от излишнего внимания прессы. Постепенно аппетиты «униженных и оскорбленных» средствами массовой информации росли, и очень скоро моральный ущерб, который в материальном выражении поначалу исчислялся в скромных сотнях рублей, достиг тысячных и даже миллионных сумм.

О, сколько судебных процессов было проиграно в то время отдельными журналистами и целыми редакционными коллективами! Сколько денег выплачено в качестве компенсаций! А в некоторых странах так называемого ближнего зарубежья кое-кому из журналистской братии довелось даже похлебать тюремной баланды.

Но не зря говорят, что за одного битого двух небитых дают. Пообтершиеся в бесчисленных судебных процессах писаки изучили законы не хуже некоторых адвокатов, наученные горьким опытом редакции обзавелись целыми отделами юридического обслуживания и теперь выверяли каждое слово, подтверждая каждый факт неопровержимыми документальными доказательствами.

И как закономерный итог этого процесса — бороться с прессой обиженным становилось с каждым днем все труднее и труднее.

Самойленко, слава Богу, не первый день работал в газете. Он уже был «битым», и не единожды. Он успел стать за эти годы настоящим профессионалом. И теперь, нисколько не усомнившись в сенсационности и важности рассказанного Пелагеей Брониславовной, сомневался только в одном — удастся ли собрать факты, документы, свидетельства с той тщательностью, чтобы каждое слово, которое он напишет об этом деле, звучало не менее весомо, чем заключительное обвинение прокурора в суде.

Чтобы достичь желаемого, нужно было составить четкий план, продумать каждую мелочь предстоящего расследования. И, положив перед собой чистый лист бумаги, Николай начал записывать все возможные источники информации, которые в самое ближайшее время ему предстояло тщательно проверить.

1. Кашицкая.

Здесь, пожалуй, он взял пока все, что можно было взять. Пелагея Брониславовна могла понадобиться ему только в том случае, если дело повернется вдруг новой, неожиданной, стороной, и тогда ему потребуются ее объяснения или какие-то уточнения.

2. Метельская, из собеса.

Принимала большое участие в делах семьи Кашицких-Корабельниковых. Ее роль как свидетеля переоценить трудно — и по части здоровья мальчика, и по части материального состояния Кашицкой.

Метельская могла рассказать очень многое и, главное, беспристрастно.

3. Детский дом.

Конечно, самое осведомленное лицо в этом деле — директор. С ним предстоит очень серьезный разговор, но откровений можно ожидать лишь в том случае, если директор чист. Если же он сам был активным участником аферы, каких-либо надежд на встречу с ним питать не стоит.

Но в детдоме есть еще очень интересные личности, с которыми обязательно нужно встретиться.

Это воспитатель группы, в которой находился Виталик, а также работники, которые сопровождали детей в Италию. Вполне логично предположить, что они участвовали в этом деле, даже не подозревая, в какие махинации их вовлекло начальство. Если ему повезет, их показания будут просто бесценными.

Впрочем, Самойленко и сам бы не смог объяснить, почему кому-то из своего списка он доверял, а кому-то — нет. Просто он предполагал, что организация, занятая преступным усыновлением, не должна быть слишком обширной — скорее всего в нее входили лишь руководители некоторых учреждений. Их подчиненные вряд ли догадывались об истинной подоплеке событий, потому что в противном случае доход от удачно провернутых операций пришлось бы делить среди слишком многих подельников.