Та отрицательно покачала головой, признаваясь, что и ей происходящее непонятно. Затем случилось нечто ужасное: ему захотелось прокашляться. Настойчивый зуд за мягким небом нарастал, сводя его с ума. Он прижался ртом к плечу, стараясь во что бы то ни стало удержать кашель в горле, чувствуя на себе пристальный встревоженный взгляд женщины.
«Я не продержусь долго, — подумал он. — Дьявол, Норман, чего же ты копаешься? До сих пор ты проявлял завидную прыть».
И словно в подтверждение его мысли:
— Норман! Сколько же можно ждать, мать твою? Почему ты такой МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ? Норман!
— Сука, — прозвучал утробный голос на другой стороне храма. — Ах ты сука!
Скрип шагов по крошащимся каменным ступенькам. Спустя мгновение шаги стали сопровождаться гулким эхом, и Билл догадался, что Норман вошел внутрь здания, которое темнокожая женщина назвала храмом. Он понял еще, что приступ кашля, к счастью, прошел, так и не начавшись.
Он крепче прижал к себе женщину в голубом платье, наклонил голову и прошептал ей на ухо:
— Что нам теперь делать?
— Ждать, — защекотал его ухо ответный шепот.
2
Неприятное открытие, заключавшееся в категорическом нежелании маски сниматься с лица, здорово испугало Нормана, но прежде, чем страх успел перерасти в панику, заметил неподалеку в траве предмет, от вида которого мысли о маске начисто улетучились из головы. Бегом преодолел небольшое расстояние и опустился на колени возле этого предмета. Поднял свитер, повертел в руках и со злостью отшвырнул в сторону. Подобрал куртку. Все верно, куртка, которая была на ней. Мотоциклетная куртка. У мальчика есть самокат, и они, по-видимому, совершили прогулку. Она сидела у него за спиной, потираясь промежностью о его задницу. «Куртка великовата, — отметил он автоматически. — Наверное, дружок одолжил ей одежку на время». Его вывернуло от ярости, и, плюнув в сердцах, он зашвырнул куртку в траву и поднялся во весь рост, дико озираясь по сторонам.
— Сука, — пробормотал он. — Сучье отродье. Воровка.
— Норман! — донесся из темноты ее крик. И на секунду у него перехватило дыхание.
«Близко, — подумал он, — святое дерьмо, совсем близко, очевидно, она в этой хижине».
Он оцепенел, застыв в полной неподвижности, ожидая, не крикнет ли она еще раз. Через несколько секунд так и случилось. — Норман! Я здесь, внизу!
Его руки потянулись к маске, но не для того, чтобы попытаться сорвать ее; в этот раз он нежно погладил резиновую кожу бычьей морды.
— Viva el toro, — буркнул он под маской и пустился вниз по склону холма к развалинам. Ему казалось, что он видит ведущие в том же направлении следы — примятые или сломанные стебельки высокой травы в тех местах, где, возможно, ступала ее нога, — но при тусклом лунном свете трудно судить наверняка.
Затем, словно в подтверждение правильности избранного им курса, зазвучал ее издевательский, сводящий с ума крик:
— Я зде-е-есь, внизу-у-у-у-у-у-у, Норман!
Как будто она больше не боится его; как будто она не в состоянии дождаться, пока он спустится к ней. Мерзавка!
— Оставайся на месте, Роуз, — произнес он. — Главное, никуда не исчезай, слышишь?
Служебный полицейский пистолет все еще торчал из-за пояса брюк, но теперь он не занимал в планах Нормана важного места. Трудно сказать, разрешается ли стрелять в галлюцинациях, а если да, то к каким последствиям это может привести, и он отнюдь не горел желанием выяснять это. Он намерен поговорить со своей бродячей Розой в более интимной обстановке, для которой пистолет является слишком грубой деталью. |