Изменить размер шрифта - +
Вокруг была вода, но мне казалось, что это не дождь, а мои слезы, разве что не окрашенные кровью, хотя внутри все сочится ею. Нужно вставать, идти куда-то, как-то жить дальше – но сил не было. И желания тоже – зачем? Зачем – когда его нет больше? Я осталась совершенно одна в чужой стране, молодая, почти ребенок, – мне некуда и не к кому идти. Но и лежать тут, на каменной скамье большого старого парка, тоже невозможно – а потому я встала и побрела куда-то не разбирая дороги.

И вот вчера… вчера он опять сделал нечто подобное. Хотя на этот раз я думаю, что все закончилось. На этот раз – точно все… за что, зачем ты сделал это, Алекс?..

…Голос мужа, полный раздражения и досады, выдергивает меня из раздумий. А, ну да – посуда в раковине… мне не до этого сейчас, неужели ты не в состоянии понять? Какая посуда, когда… а, к черту – все равно не поймет и будет весь вечер нудить. В нем все хорошо – он добрый, отзывчивый, очень мягкий, заботливый, – но вот это его постоянное, ставшее уже привычным за восемь лет занудство просто сводит меня с ума. Я не понимаю – неужели три тарелки в раковине могут являться таким уж раздражающим фактором? Ну, вымою я их, если так – но зачем создавать из этого такую проблему?

– Рита, ты меня вообще слышишь?

– Слышу, не нужно кричать. Я поняла, сейчас все сделаю.

Я с трудом сползаю с дивана – буквально сползаю и стою какое-то время на четвереньках, словно соображая, что делать дальше. Не дождавшийся меня в кухне Рома входит в большую комнату, служащую нам одновременно гостиной и кабинетом, удивленно смотрит на меня:

– Ты что? Болит что-нибудь?

Болит, хочется рявкнуть мне, так болит, что дышать нечем, не говоря уж о твоей чертовой посуде, но я сдерживаюсь. Все разговоры об Алексе в нашей семье приводят к одному – Рома напивается вечером и срывает на мне зло с помощью тумаков. Но даже этого он не может сделать по-мужски, а просто смешно машет кулаками, наскакивает на меня, как петух на курицу, пытается ущипнуть или схватить за волосы. Назавтра полдня спит, а когда встает, ходит с видом побитой дворняжки, виновато опустив глаза, и бормочет извинения. И это – мужчина? После Алекса… ой, нет, не буду – не могу, больно…

 

«Дружба» потихоньку процветала вместе со своими клиентами, а я уже могла с гордостью говорить и о некой социальной роли своего бизнеса. Иногда чиновники вместо банальной взятки выдвигали условие строительства социально значимых объектов или предлагали спонсорство спортивных или культурных мероприятий. Так в мою жизнь вошли бальные танцы.

Строился очередной торгово-развлекательный комплекс, и под снос попало небольшое здание, в котором базировался танцевально-спортивный клуб «Фокстрот». Разумеется, решение о сносе было принято не без моего участия, но кто ж мог предположить, что родители занимающихся там детей устроят целую акцию протеста с плакатами, письмами в префектуру и мэрию, с «живой изгородью» из собственных детей перед бульдозерами…

Мне пришлось немало потрудиться, чтобы замять конфликт, а человек из мэрии предложил мне простой, но устраивающий всех вариант – взять этот клуб на баланс фирмы и стать его спонсором. Я вынуждена была согласиться, но впоследствии была признательна этому человеку за подсказку, так как именно благодаря клубу в моей жизни появилась Мэри. Мэри – это Мэри. Моя рыжая Мэри, без которой я не мыслю своего существования точно так же, как и без Алекса.

Мэри… Отдельный разговор. Вызывающе нахальная сучка с прищуренным взглядом голубых глаз из-под челки, с неизменной сигаретой в пальцах. Это один из ее образов, тот, который она демонстрирует окружающим. Есть еще моя Мэри – спокойная, тихая, с детским взглядом, устремленным на меня.

Быстрый переход