Изменить размер шрифта - +

   Она догадалась о силе своего возбуждения по тому, как затрепетали, напряглись ее груди, как участилось, сделалось прерывистым дыхание. Она спросила себя, как такой мужчина, как Кенка, может более года жить в полном воздержании. Почему ей ни разу не случалось заметить в нем ни малейших признаков плотского возбуждения, даже послесамых тяжелых работ, в минуты особой усталости, когда напряженные до предела нервы уже не поддаются никакому контролю и действуют лишь под влиянием бессознательных инстинктов.

   Кенка вновь вернулся к своему занятию и уже более не обращал на нее никакого внимания. Машинальными движениями он все водил и водил скребком по лошадиной спине. Такая невозмутимость раздосадовала молодую женщину. Он напоминал ей статую из черного дерева, формы которой постоянно менялись, неизменно оставаясь совершенными. Она почувствовала, как в ней поднимается непонятный гнев.

   — Кенка! — закричала она. — Сколько раз тебе говорить, чтобы ты одевался! Я не желаю больше, чтобы ты ходил вот так, совершенно голый! Ступай и немедленно оденься!

   Он одарил ее еще более широкой улыбкой, согласно кивнул головой, но даже не двинулся с места. Теперь он расчесывал хвост лошади. Та, уже вся вычищенная, блаженно приплясывала и нетерпеливо била копытом землю.

   — Ты понял меня, Кенка? — заорала она таким резким голосом, что, казалось, он вот-вот сорвется от охватившего ее волнения и нервного возбуждения. — Ступай оденься!

   Раб ограничился новым кивком головою, будто понял, что от него требуют, но пошевелился не более, чем если бы просто не желал повиноваться приказанию…

   — Он меня с ума сведет! — проговорила Мари, сжав руками голову, чтобы хоть как-то унять стук крови в висках. — Просто сведет с ума! Сведет с ума!

   И все-таки какая-то сила, более властная, чем ее собственная воля, приковывала ее взор к обнаженному рабу. С тех пор как она попала на Мартинику и впервые увидела голых негров, ее не переставали поражать невероятные размеры половых органов у мужчин. Испытав на себе извращенные ласки де Сент-Андре, отдавшись Дюпарке, а потом и кавалеру Реджинальду де Мобре, она могла лишь догадываться, что эти существа принадлежат к какой-то совершенно иной породе, ведь ей ни разу не приходилось видеть, как совокупляются между собою черные мужчины и женщины. И все же! Разве не доходили до нее ежедневно слухи о рождении еще одного цветного мальчика или цветной девочки?

   Было, впрочем, и еще множество других вещей, связанных с рабами-неграми, которые тревожили ее и разжигали в ней любопытство. Она то и дело задавала себе вопрос, что за таинственные обряды совершают в минуты отдыха эти мужчины и женщины, которые весь день, от зари до зари, заняты изнурительным, тяжким трудом, а потом по ночам у себя в бараке поют, пляшут и издают какие-то дикие вопли, к которым порою примешиваются счастливые вздохи и сладострастные стоны. Не иначе как ночами под навесами этих бараков, погруженных во тьму, которую нарушает лишь пробивающийся сквозь щели меж досок слабый свет из мастерских, где работы не прекращаются ни на минуту, предаются каким-то разнузданным оргиям. Должно быть, и луна тоже вносит свою лепту! Ни разу Мари, вся во власти необъяснимого страха, не нашла в себе смелости пойти туда и попытаться подглядеть, что же происходит за стенами барака. Она боялась стать невольной свидетельницей каких-нибудь дьявольских игрищ, чудовищных, кощунственных, похабно-непристойных, выходящих за грани человеческого понимания.

   Она раздраженно, почти с ревностью, поморщилась, представив себе Кенка, распростертого над телом одной из ее рабынь. Потом снова высунулась из окна и крикнула:

   — Все, хватит, Кенка! Лошадь уже вполне вычищена, теперь ступай прочь! Поди оденься!

   И сопроводила свои приказания жестами, давая ему понять, чего она от него хочет.

Быстрый переход