Отметим, что разного рода слухи про Высоцкого барражировали тогда по стране со скоростью пожара. Причем их массовое появление началось как раз с момента знакомства артиста с Мариной Влади. Природа возникновения этих слухов весьма туманна. Некоторые из них рождались спонтанно в недрах народных масс, которые всегда были охочи до такого рода «информации», касающейся знаменитых людей. Однако существенную толику таких слухов вбрасывали в общество и спецслужбы, преследуя свои интересы. Например, в случае с Высоцким это было желание представить певца в глазах широких масс полузапрещенным и гонимым артистом — этакой жертвой системы: у обывателей гонимые всегда вызывают повышенное сочувствие.

Как ни странно, но эта гневная речь не возымела на виновника происходящего никакого действия — видимо, он уже привык к подобного рода эскападам. Высоцкий только добродушно ухмылялся и кивал головой. В этот момент мысли его были далеко: то ли в Париже, куда укатила его супруга, то ли в Минске.

Когда друзья приехали к Турову, тот был обескуражен, поскольку совершенно не ожидал приезда Высоцкого, да еще в компании с приятелем. Но согласно законам гостеприимства встретил их хлебом-солью. Отмечать приезд сели в кухне. Вскоре к режиссеру один за другим стали приходить друзья и коллеги, прослышавшие откуда-то о приезде столичной знаменитости. Батарея пустых бутылок угрожающе росла. Так продолжалось до вечера. Затем было решено продолжить застолье в каком-нибудь ресторане возле вокзала — обратный поезд в Москву отходил ночью 22 марта. Когда Высоцкий садился в поезд, он уже был прилично «нагружен», однако чувства реальности еще не потерял. Карапетян, который хорошо знал привычки своего друга, понял, что ночь ему предстоит адова. Так и вышло.

Едва поезд тронулся, как Высоцкий стал буквально наседать на приятеля: мол, найди что-нибудь выпить. Тот юлил, как мог: дескать, где же я найду выпить ночью? Но приятель был неумолим. В итоге Карапетяну пришлось делать вид, что он пошел переговорить с проводником. Вернувшись, объяснил: проводник — женщина, надо терпеть до утра. Высоцкий вроде бы угомонился и лег на полку. Но каждые полчаса просыпался, громко стонал, после чего хватался за сигареты. Пассажиры их купе (а с ними ехали девушка и какой-то командировочный мужчина) то и дело просили прекратить это безобразие. Но Высоцкий их мало слушал.

Утром, мучимый похмельным синдромом, артист опять насел на друга: найди мне выпить. «Потерпи до Москвы», — отбрыкивался Карапетян. «Не буду», — упрямо бубнил Высоцкий. Затем предложил: «Займи у нашего соседа. Объясни, что вопрос жизни и смерти». Карапетян вышел в коридор, где находился их сосед по купе. «Выручите нас, пожалуйста, — обратился он к мужчине. — Это артист Высоцкий. Ему очень худо. Одолжите десятку и оставьте адрес. Мы обязательно вышлем сегодня же телеграфом». Но сосед оказался настолько далек от творчества Высоцкого (хотя чуть ли не вся страна в эти дни любовалась его творчеством в фильме «Опасные гастроли»), что наотрез отказался одалживать не то что десятку, но даже захудалую трешку. Тогда Высоцкий стал уговаривать друга отдать ему по дешевке свою электробритву «Филипсшейв». Карапетян, скрепя сердце, согласился. Но сосед продолжал артачиться. Тогда Высоцкий, трубы которого к тому моменту уже представляли чуть ли не раскаленные сопла космической ракеты, кинул в бой последний козырь — свою пыжиковую шапку. Козырь сработал, что вполне объяснимо — мало того, что такая шапка по тем временам была вещью остродефицитной, она еще и стоила пару сотен рублей, а Высоцкий согласился продать ее за пару червонцев.