Веры нет. Никому. Брату тоже. Ему первому. В глаза заглядывает. Слова ласковые говорит. Чисто поет. Голос бархатный. Руки белые. Большие. Протянет — еле дрожь уймешь.

Толковал. Изо дня в день толковал. Тебе, сестра, царицей быть. Тебе, голубушка, державой править. Нешто хуже ты великой княгини Елены Васильевны Глинской, родительницы Грозного царя? Пять лет с Московским государством управлялась. Советов ни у кого не просила. Чего один Китай-город стоит! Захотела — и построила.

Да Бог милостив — женишка тебе достойного из заморских царей-королей высватаем. От него и дитя понесешь. Будет тебе с юродивым твоим маяться. Ведь не от радости великой за него шла.

А коли замуж не пойдешь, Федора Борисовича, племянника родного, наследником объявишь — плохо ли? Никто тебе не указ. Никто не угроза. Мало ты горя приняла, как бесплодием мужниным тебя, красавицу — кровь с молоком, попрекали? Чай, не забыла, как братец родной горой за тебя стоял, каких хитростей ни придумывал, чтоб в монастыре не оказалась. Помнишь ли, сестрица? Вот нынче и отблагодаришь. Пальцы мы с тобой одной руки — одна семья.

Верно, что одна. Без отца-матери сиротами нищими осталися. Деревенька отеческая, костромская, с гулькин нос: ни одеться, ни прокормиться. Половина дядюшкина, а всего-то семь дворов. В котором бобыль ютится, в котором семья бездетная век доживает. Не разживешься!

Дядюшка Годунов Дмитрий Иванович рассчитал, чем делиться с племянниками-голодранцами, лучше обоих на государев харч пристроить. Расчет куда проще! К тому же в теремах разведчики родственные никому не мешали. Теремная служба на них одних и держится.

Наставление дал: никто за вас думать не станет. На меня особо не полагайтесь. Сами думайте, как кому угодить, как недругов не наживать. От сплеток хоронитесь. Их, ни Боже мой, не распускайте. Язык за зубами держите, а все примечайте, мне докладывайте. Может так случиться, каждое словечко пригодится, золотым окажется.

Дядюшка уж как исхитрился, чтоб после смерти Наумова Постельничий приказ получить. На вид — всего-то одними сторожами командовать. Постельными, комнатными, столовыми, водочными. Дворцовыми истопниками. Да еще всей прислугой. А на деле — вся жизнь государева в его руках. Ввечеру все покои дворцовые внутренние обойти, все караулы, что в теремах, а спать ложиться с государем. В одном покое. Для охраны.

Иначе где бы Аришке Годуновой царской невесткой стать! Незнатная. Нищая. Безземельная. Только что не прислужница в теремах — спасибо, в подружки царевне Анне Ивановне взяли, а та в одночасье и преставилася. Очень по ней покойный государь Иван Васильевич убивался. О сыновьях так не думал, как дочку хотел.

Господи, о чем это я? Было… Мало ли что было! Чем братец взял: твердить начал, будто Федор Иоаннович на уговоры боярские поддаться может. Жену бесплодную, хоть и любимую, отрешить. Да какую там любимую — привычную. Как мамка али нянька для дитяти.

Он и впрямь вроде задумываться начал. Все меньше людей узнавать. Хуже ему стало. Испугалась. Не так клобука черного, как ссылки и насилия всякого испугалася. После царских-то хором, шутка ли! Перед Крещением ни с того, ни с сего спросил: не лучше ли тебе, Аринушка, в обитель убраться. Покой там. Благолепие. Сердце так и зашлось: а ты, говорю, государь? А я — царь, отвечает. Мне никак нельзя. Тебе одной можно.

Братец, как рассказала, вскинулся: не к добру! Как бы времени не упустить. Вот когда жалеть-то станем. Вот когда локти кусать. На злом Белом озере, в тамошних кельях-темницах. Думаешь, Арина Федоровна, помилуют? Думаешь, богатств наших не лишат, злыдни проклятые? Как волки голодные кругом расселися: ждут — не дождутся.