Его отец, разочаровавшись в первенце и отчаявшись, решил сделать ставку на второго сына, Гаспара, который упорно пытался освоить торговлю текстильной продукцией и хотел продолжить семейное дело. Опасаясь за финансовое положение Германа, отец оформил на него этот полузаброшенный особняк в квартале Саррья.

— Хотя ты позоришь наш род, я не для того вкалывал как раб, чтобы мой сын оказался на улице, — сказал он Герману.

Раньше особняк был одним из самых популярных мест сбора знати, но потом стал необитаем. Он был проклят. Говорили, именно тут Диана тайно виделась с Сальватом.

Таким образом, по иронии судьбы, дом достался Герману.

Через какое-то время, с помощью своей матери, Герман пошел в ученики к этому самому Квиму Сальвату. В первый же день Сальват, глядя на Германа в упор, произнес такие слова:

— Во-первых, я тебе не отец, и твою мать я едва знаю. Во-вторых, жизнь художника — это риск, неопределенность и зачастую бедность. Ты ее не выбираешь: она сама выбирает тебя. Если какой-то из этих пунктов заставляет тебя задуматься о правильности сделанного выбора, лучше уходи туда, откуда пришел, прямо сейчас.

Герман остался.

Годы учебы у Сальвата открыли ему новый мир. Впервые в жизни Герман увидел, что кто-то верит в него, в его талант и в его возможность стать чем-то большим, чем бледная копия отца. Он почувствовал себя другим человеком. За первые полгода он узнал больше, чем за всю жизнь.

Сальват был человеком великодушным и экстравагантным, большим любителем изысканных вещей. Он работал только ночами и, хотя красотой не отличался и был похож на медведя, считался настоящим сердцеедом, наделенным даром обольщения, которым владел едва ли не лучше чем кистью. Модели дивной красоты и дамы из высшего общества непрерывным потоком проходили через студию Сальвата, желая ему позировать и, как догадывался Герман, не только позировать. Художник много знал о винах, поэзии, древних городах и бомбейских техниках любви. Свои сорок семь лет он прожил крайне насыщенно и любил повторять, что люди больше не живут так, будто никогда не умрут, и в том была их ошибка. Он улыбался и жизни, и смерти, божественному и человеческому. Он готовил лучше самых известных шеф-поваров «Красного гида» Мишлен и ел больше их всех вместе взятых.

За то время, что они провели вместе, Сальват стал не только учителем Германа, но и его лучшим другом. Герман всегда знал, что именно Квиму Сальвату он обязан тем, чем он стал — как художник и как личность.

Сальват был одним из тех избранных, что владели секретом света. Он говорил, что свет — это капризная балерина, прекрасно знающая о своих чарах. В его руках свет превращался в великолепные линии, которые подсвечивали полотно и открывали двери души. Это, по крайней мере, объясняло прочувствованный текст подписей к экспонатам его выставок.

— Картина — это письмо, выполненное светом, — учил Сальват. — Сперва нужно освоить алфавит, потом грамматику. И только после этого оттачивать стиль и совершенствовать эффект.

Именно Сальват расширил кругозор Германа в многочисленных поездках. Так юноша познакомился с Парижем, Веной, Берлином, Римом…

Довольно скоро Герман понял, что Сальват умел не только великолепно рисовать, но и не менее великолепно продавать свои полотна. В этом и состоял секрет его успеха.

— Из каждой тысячи людей, покупающих картину