Что и говорить — грозный диктатор оставил кровавые следы, которые едва ли сотрет Хронос!

Несколько дней я бродил по городу, прислушиваясь к речам народа: всюду брань и проклятья; матери пугают его именем плачущих детей. Незавидная слава!

Популяры требовали лишить императора почетного погребения и предать земле в Путеолах, но Помпей и сулланцы настояли на торжественных похоронах.

На колеснице, окруженной знамёнами, запряженной шестеркой черных лошадей, покоилось набальзамированное и умащенное благовониями тело, покрытое пурпурной с золотом императорской мантией. Похоронный поезд следовал через Кумы, Минтурны, Формии, Велитры, Арицию. Впереди и позади колесницы шли двести сенаторов, много всадников, представители италийских городов, ликторы, римские легионы со своими орлами, тысячи корнелиев, музыканты, матроны в трауре и народ. А дальше следовали Фавст и Фавста, дети Суллы от Цецилии Метеллы, Валерия, племянники, родственники, вольноотпущенники, плакальщицы и опять музыканты. Тысячи ветеранов сбегались отовсюду, чтобы проводить императора до могилы, отдать ему последний долг. Я видел седых, бородатых легионариев, которые плакали, корнелиев и вольноотпущенников со скорбью на лицах.

Воины и граждане несли золотые венки — дары от городов, легионов и друзей. Затем шел жрец, чтобы заколоть у костра любимых животных покойника, а рабы вели боевого коня, лошадей, мулов и собак. Шествие замыкалось легионами, сражавшимися под начальством Суллы.

Глядя на патрицианок, несших на носилках ладан и корицу, благовония в алебастровых сосудах, самые дорогие духи, приятный запах которых распространялся по улицам, видя сенат в полном составе, весталок, магистратов, золотые знамена, сверкающее оружие и трубачей в красных одеждах, слыша звуки длинных серебряных труб, я думал: «Кого хоронят? Тирана. И почему же никто не крикнет ему проклятья?»

Сначала я недоумевал, а потом понял: страх перед корнелиями и ветеранами запечатал всем уста.

Колесница остановилась на форуме, против ростр. Один из уважаемых всеми римлян произнес надгробное слово, потому что Фавст был еще молод для этого. Сенаторы подняли тело и понесли на руках до Марсова поля, где погребались только цари. Ты удивлен, дорогой Марк Туллий, не правда ли? Боги, говорят, справедливы и воздают мужам по заслугам. А ведь Сулла был безбожник: он не верил в богов, смеялся над ними и в то же время был суеверен. Как совместить это? И как совместить, что боги возвеличили безбожника, послали ему спокойную кончину и позволили приравнять его к царям? Признаюсь, я растерян, — голова идет кругом. Но одно для меня ясно: Сулла был царем. Диктатор, автократор! О боги, чего же больше?

На Марсовом поле был сооружен огромный костер, возле которого поставили носилки с трупом. Валерия подошла к покойнику и, положив ему в рот мелкую монету, поцеловала в губы и сказала: «Прощай! Мы все последуем за тобою в порядке, предписанном природою». Музыканты заиграли похоронный гимн, жрецы закололи животных и, смешав кровь с молоком, медом и вином, разлили вокруг костра. Потом приблизились женщины, принесшие благовония (Марк Красс утверждает, будто из дорогого ладана и корицы была сделана большая статуя Суллы и поставлена на костер), и началось возлияние ароматных масел. А толпа стала бросать венки, — ими был завален не только костер, но и место вокруг него.

Гладиаторы школы Суллы вступили в бой и пали мертвыми вокруг костра.

Похороны совершались в сумрачный день, накрапывал дождик. Помпей взял факел из рук гробовщика иподжег костер. Когда подул ветер, вспыхнуло огромное пламя и охватило труп; благовония зашипели, распространяя запах.