Красота Марии стала для Елизаветы, которая никогда ее не видела и могла о ней судить только по рассказам, величайшим поводом беспокойства и ревности, каковую она даже не пыталась скрывать и постоянно выдавала расспросами и раздражением. Однажды она дружески беседовала с Джеймсом Мелвилом о деле, которое его привело к ее двору, то есть о просьбе Марии Стюарт к Елизавете оказать ей покровительство в выборе супруга; свой выбор, как казалось поначалу, английская королева остановила на графе Лестере и, беседуя, провела шотландского посла к себе в рабочий кабинет, где показала ему множество портретов с именами, написанными ее собственной рукой; первым в ряду был портрет графа Лестера. Так как Елизавета назвала его в качестве претендента на руку Марии Стюарт, Мелвил попросил у нее этот портрет, чтобы показать своей государыне, но Елизавета отказала, заявив, что он у нее единственный. Мелвил на это с улыбкой заметил, что, имея оригинал, она вполне может обойтись без копии, однако Елизавета ни за что не желала лишиться портрета. Когда этот небольшой спор закончился, она показала Мелвилу портрет Марии Стюарт, нежно поцеловала его и заявила, что безумно хотела бы увидеть его государыню.

– Это легко сделать, ваше величество, – ответил Мелвил. – Притворитесь, будто вы заболели и не выходите из своих покоев, а сами поезжайте инкогнито в Шотландию, как это сделал Иаков Пятый, когда отправился во Францию, желая увидеть Мадлен де Валуа, на которой впоследствии женился.

– Увы, – вздохнула Елизавета, – я была бы рада, да только это не так просто, как вам представляется. Тем не менее передайте вашей королеве, что я нежно люблю ее и желала бы, чтобы мы стали большими друзьями, чем были до сих пор.

После этого она тут же свернула на тему, которую, как было видно, уже давно хотела затронуть.

– Скажите, Мелвил, – спросила она, – моя сестра и впрямь так красива, как говорят?

– Да, она весьма красива, – отвечал Мелвил, – но я не могу дать вашему величеству представления об ее красоте, поскольку мне не с чем ее сравнить.

– Я предоставлю вам возможность сравнения, – заметила королева. – Скажите, она красивей меня?

– Вы, ваше величество, – вывернулся Мелвил, – прекрасней всех в Англии, а Мария Стюарт прекрасней всех в Шотландии.

– И все-таки, кто из нас красивей? – не отступала королева, не вполне удовлетворенная этим ловким, дипломатичным ответом.

– Вынужден признать, ваше величество, моя государыня, – сказал Мелвил.

– В таком случае она безмерно красива, – кисло заметила Елизавета. – Но зато я выше ее ростом. А скажите, каковы ее любимые развлечения.

– Охота, ваше величество, – ответил Мелвил, – верховая езда, музицирование на лютне и на клавесине.

– И что, она искусна в игре на клавесине? – осведомилась Елизавета.

– Для королевы, ваше величество, весьма искусна.

На этом беседа завершилась, но поскольку Елизавета была превосходной музыкантшей, она велела милорду Хьюсдену ввести к ней Мелвила, когда она будет сидеть за клавесином, чтобы он смог послушать ее игру, причем не подозревая, что она играет для него. И вот в тот же день Хьюсден в точном соответствии с инструкциями королевы провел посла на галерею, отделенную от покоя Елизаветы одним только занавесом, и, когда поднял его, Мелвил мог в свое удовольствие слушать королеву, которая не обернулась, пока не закончила музыкальную пиесу, сыгранную, надо сказать, с большим талантом. Заметив Мелвила, она притворилась разгневанной и даже хотела поколотить его, однако гнев ее стал понемногу утихать от комплиментов посла и совершенно прекратился, когда он признал, что Мария Стюарт уступает ей в игре на клавесине.