Если Сад обладал мужеством и упорством, то терпения и сострадания ему явно недоставало.
Противоречивость характера маркиза нашла отражение и в его работах. В нем имелось много такого, что находило отклик в принципах революции. Все же он не мог проститься со своими аристократическими правами и привилегиями: Сад всю жизнь оставался привязан к своим землям и собственности, а пылкие революционеры в его глазах довольно скоро стали «бандитами» и «слабоумными». В этом плане он не слишком отличается от тех граждан двадцатого века, которые предпочитают ратовать за мировую революцию с безопасного расстояния буржуазного благополучия.
Но все же мужество маркиза не вызывает сомнений. Выступая во времена Революции в роли судьи и проявляя «умеренность» к мужчинам и женщинам, которым в противном случае непременно пришлось бы проститься с жизнью, он поставил под удар собственную безопасность и жизнь. Сад подвергал себя риску даже из-за семьи Монтреев, сделавших так много, чтобы погубить его. С одной стороны, он с жестокостью отзывался о жертвах и судьях, причастных к скандалу в Аркейе и Марселе, с другой — с готовностью прощал тех, с кем имел дело позже.
В качестве философа Сад остается довольно смутной фигурой. Как заметил Мэтью Арнольд в отношении Уортсворта, соблазн вывести философию из художественной литературы всегда подвергается жестокому сопротивлению. Достижения маркиза являются скорее вымышленными и художественными, чем логическими и поясняющими. Он в большей степени демонстрирует проникновение в суть вещей, чем систему. В самом деле, Сад был скорее одержим и навязчив, чем систематичен. В своих размышлениях он чаще повторялся, чем развивал умозаключения. Подобно Филдингу в «Джонатане Уалде» или Вольтеру в «Кандиде», маркиз брал почти очевидную идею и иллюстрировал ее многочисленными примерами. Выглядело бы много лучше, если бы он ограничивал себя теми же рамками, что и его предшественники.
Но даже выступая в качестве автора философского романа, в своей работе Сад не давал ответа, а оставлял вопрос, подлежащий обсуждению. Но в самом ли деле думал он так, как говорил? С первого взгляда маркиз представляется истинным революционером современного мира, предлагающим альтернативу существующей морали и социальному устройству. По сравнению с Садом, люди типа Маркса и Ленина или даже Робеспьера и Гитлера просто пытались подлатать ткань буржуазного общества, потому что находились в плену существующих концепций и оказались введены в заблуждение такими фальшивыми понятиями, как экономика, национализм или химеры морали.
Кое-кто из его последователей перевернул это утверждение, превратив Сада в сардонического шутника и великого контрреволюционера. Если не возвращаться к взгляду Флобера и более позднему заступничеству со стороны Клоссовски, то факты жизни Сада дают все основания склоняться к этому утверждению. Отдавая предпочтение этому утверждению, позицию Сада можно определить, опираясь на содержание «Жюльетты». Абсолютная революция — это выдумка. Революционеры, стремящиеся к освобождению народов от гнета, независимо от выдвигаемых ими лозунгов, движимы только завистью к тиранам настоящего. «Друзья преступления» в романе в такой же степени являются правительством в ожидании своего часа, как и любая конституционная оппозиция или армия освобождения. Все политические движения, по мнению Сада, ищут возможности захвата власти над другими. Мотивом их поисков является стремление к сексуальному господству и жестокости, сопровождаемое алчностью и желанием выдвинуться. Если сексуальность является иллюстрацией садовской темы, то личные и коллективные политические амбиции — всеобщей извращенностью. Несокрушимая политическая правда маркиза состоит в том, что любая власть действует растлевающе, а абсолютная власть способствует окончательному и полному растлению..
Исторические рассуждения о его философии оказались осложнены также вероятностью, на которой настаивал Мишле: Сад был душевнобольным. |