Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Больше, чем свою нынешнюю хозяйку?

ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ай-яй-яй, до революции ты со мной так разговаривать не смела. Все теперь стали такие честные, прямо беда... А-а, кто-то к нам в гости пожаловал.

Шарлотта выходит. Рене встает.

Шарлотта вводит баронессу де Симиан в монашеском одеянии.

Баронесса, вы? Сколько лет, сколько зим.

БАРОНЕССА (сильно постаревшая). Да, давненько у вас не была. День добрый вам обеим.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Что-нибудь случилось?

БАРОНЕССА. Меня пригласила Рене.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да?

РЕНЕ. Спасибо за то, что пришли.

БАРОНЕССА. У ворот я встретила вашу сестру. Кажется, она уезжает в Италию?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так, во всяком случае, она нам сказала.

БАРОНЕССА. Я рада, что вы, Рене, наконец решились. Я ждала от вас этого шага.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Решилась? На что решилась?

РЕНЕ. Матушка, я не стала с вами советоваться, а обратилась прямо к госпоже де Симиан. Я попросила принять меня в тетушкин монастырь.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (пораженно). Ты? В монастырь? Хочешь удалиться от мира?

РЕНЕ. Да.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю... Извините, баронесса. Благодарю вас за доброту и участие, но, вы ведь понимаете, речь идет о судьбе моей родной дочери, и я должна... В первый раз об этом слышу! Да и как же - ведь со дня на день маркиз выходит на свободу...

БАРОНЕССА. Ваше удивление вполне естественно. Поговорите между собой, а я, с вашего позволения, пройду в соседнюю комнату и подожду там. (Идет к правой кулисе.)

РЕНЕ. Постойте!

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене...

РЕНЕ. Нет, пусть тетушка останется здесь. Я хочу, чтобы она все слышала. Двадцать лет я бегала к ней советоваться об Альфонсе, так что теперь секретничать просто глупо.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да, конечно, но...

РЕНЕ. Прошу вас, тетушка, останьтесь.

БАРОНЕССА. Ну, если вы настаиваете...

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Раз вы обе заодно, я буду говорить без обиняков. Но прежде, будьте любезны, баронесса, объясните поподробней - о чем именно просила вас Рене.

БАРОНЕССА. Особенно рассказывать нечего. В последние месяцы Рене бывала у меня очень часто, мы много говорили. И я обещала свою помощь, если она твердо решит удалиться от мира. Вот и все.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Значит, когда ты перестала ходить к Альфонсу и вдруг так увлеклась вышиванием, ты готовилась к этому решению?

РЕНЕ. Нет, я уже очень давно думала об этом. Теперь мои мысли просто переросли в решимость.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Именно сейчас, когда должны освободить Альфонса?

РЕНЕ. Это было последним толчком, последней каплей. Прежде в моей душе боролись два желания - уйти от мира и встретиться с мужем. После каждого свидания я решала: "Все, следующая встреча будет последней, а потом ухожу". Но сердцу не хватало твердости... И все же каждое такое половодье мало-помалу углубляло новое русло реки.

БАРОНЕССА. Это Господь взирал на вас с небес, это он был вашей путеводной нитью. Вы - рыбка, выловленная Всевышним. Не раз срывались вы с крючка, но втайне всегда знали: рано или поздно вам не уйти. Вы посверкивали чешуей, плавая в бренном море суеты. Когда взор Божий, подобно лучам предвечернего солнца, падал на вас, вы вспыхивали ослепительным блеском и, трепеща, мечтали только об одном - поскорее быть выловленной. Господь вездесущ, его божественным очам несть числа, и каждое из них обращено в мир. Они бдительнее и неотступнее самого рьяного королевского соглядатая, им видны как на ладони потаен-нейшие закоулки человеческих душ. Господь обладает неистощимым терпением, он ждет, пока заблудшие души сами придут в его сети, и лишь тогда препровождает их в свою сияющую тюрьму, в свои блаженные чертоги. Стыдно признаться, но мне Божий промысел открылся лишь несколько лет назад, уже в преклонные годы. Раньше я лишь изображала набожность, лишь любовалась собственными добродетелями - а это иссушает душу.