Даже если не думать, честно это или нет, я считал всю затею глупой. Мы пили вино и спорили. Мы долго и ожесточенно спорили. Я убеждал его, что вступать в соглашение с автарком, чье могущество все возрастает, — это безумие. Я заявил, что лучше позволю себя убить, чем поступить так с королевствами. Я видел автарков Ксиса, я большую часть жизни прожил в этом государстве. Я видел, как туанцев и с десяток людей других национальностей волокли к Соколиному трону. А этот автарк, как говорят, самый безумный из всей их ненормальной семейки. Однако Кендрик считал, что противостоять автарку возможно только после освобождения короля Олина, когда тот создаст союз государств севера, сдав при этом Иеросоль и слабые южные государства. Я тогда сказал, что это дьявольский замысел и так действуют только демоны. В конце концов, в пьяном гневе и отчаянии, я ушел от него. И в коридоре столкнулся со служанкой Аниссы. Тогда я подумал, что девицу пригласил Кендрик, поэтому не обратил на нее внимания. Что удивительного? Хорошенькая служанка с беззаботным взглядом…
Бриони в этот момент осенило: Кендрик перед смертью произнес что-то вроде «исс…». Конечно! Он не помнил имени девушки и называл ее либо служанкой Аниссы, либо просто служанкой. Мысль была ужасной, но она не стала думать об этом, чтобы не отвлекаться от рассказа Шасо.
— Вы сказали, что просто ушли. Но когда мы вас обнаружили, вы были перепачканы кровью! — напомнила она.
— В пылу спора с Кендриком я взбесился от его глупости и порезал себя. Я сказал ему… О боги! Как ужасно — ведь это последние слова, что я ему сказал…
Он надолго замолчал, и Бриони уже думала, что продолжения не последует. Однако Шасо заговорил снова, и голос его стал еще более хриплым:
— Я сказал ему, что сам отрежу себе руки — те, что служили его отцу, но не стану служить его сыну-предателю. Что проколю себе сердце. Я был уже очень пьян… и очень зол. Еще за ужином я не мог спокойно смотреть на Давета дан-Фаара трезвыми глазами и выпил несколько кубков, а после пошел к вашему брату. Я столько раз казнил себя за это, сидя в темноте своей камеры… Кендрик попытался отнять у меня кинжал. Он рассердился на меня за мое упрямство, за то, что я не просто высказываю сомнения, а решительно отвергаю его стратегию. Мы боролись за нож, и я снова порезался. Мне кажется, он тоже, но не сильно. Потом я пришел в себя. Кендрик прогнал меня, заставив перед этим поклясться именем вашего отца, что я никогда и никому не расскажу о наших разногласиях. Даже после того, как вы меня освободили, я не хотел рассказывать вам, что бедняга Кендрик собирался совершить грязную сделку с кровожадным автарком…
Шасо снова вынужден был замолчать.
Бриони понимала, что нужно пожалеть оружейника. Однако то, что она узнала о намерениях брата, ошеломило принцессу настолько, что не оставило места для других чувств. Они оба предатели: Шасо — потому что все это время упрямо молчал, а брат — потому что вообразил себя умнее отца, раньше времени почувствовал себя королем и решил, что сможет справиться с невероятно сильным и могущественным врагом.
— Я вернулся в свою комнату, — продолжал Шасо, — и выпил еще вина, чтобы забыться. Когда вы пришли, я решил, что Кендрик сердится на меня за оскорбление и, возможно, за то, что я напился и порезал его в драке. Я думал, меня хотят запереть за оскорбление принца и снова сделать рабом, как в старые времена. Что произошло на самом деле, я понял намного позже.
— Вы глупец! Почему вы ничего не сказали нам?
— А что я мог сказать? Я дал клятву вашему брату, что сохраню все в тайне. Я стыдился и за себя, и за него. Сначала была ущемлена моя гордость: вы пришли ко мне и обращались со мной, как с преступником, только за то, что я не согласился с принцем-регентом. |