Генеральный штаб гремел всюду, пропитываясь, конечно, духом милитаризма и все более и более прижимая население тяжестью налогов в прославление кровожадного бога войны, непрерывно и систематически пугая всеми ужасами последней. Нам скажут, что это была его обязанность, может быть, и неприятная, не будем возражать, ибо и сами занимались этим ремеслом. Мы хотим только отметить: в праве ли был генеральный штаб стремиться стать “мозгом государства”? Не уклонился ли он от своих “прямых” обязанностей и не занял ли несвойственное ему положение? Ответ на это попробуем искать ниже — в истории».

Характерен стиль этого произведения Шапошникова — далекий от лаконичного делового стиля воинских уставов и приказов. Создается впечатление, что пишет не воинский начальник, а рефлектирующий интеллигент, прибегающий к постоянным оговоркам и порой не чуждый старомодной «литературщины». Например, такой фрагмент:

«Как видно, рамки нашего труда достаточно широки, и, пожалуй, могут оказаться нам не по силам. Боимся, что не выполним того, что намечаем; ужасаемся возможности занестись в своих мечтаниях выше, чем то дано нам познаниями, силами, временем и опытностью, но все же прикосновение наше к работе генерального штаба окрыляет надеждой в достаточной мере справиться с поставленной задачей.

Но обуревает гордая мысль, что наше перо внесет свою малую долю в освещение этого вопроса большой важности и что раскрывший нашу книгу не потеряет зря времени, прослушав повествование о генеральном штабе».

И все-таки позиция профессионального военного у Бориса Михайловича проявляется совершенно явно. Он возмущен тем, что побежденным в мировой войне странам — Германии и Австро-Венгрии — запрещено иметь генеральные штабы. По его словам, эта акция заставляет армию иметь «мозг» в каком-то другом органе. «Вылощенных» дипломатов «высококультурных и цивилизованных

190

стран Запада» за этот запрет он называет садистами. Так он переживает ликвидацию генштабов тех государств, против которых сам недавно воевал. Германский генеральный штаб он называет «высокоценным образцом подобных учреждений».

Исторический метод исследования Шапошников резонно избрал основным: «История является наилучшей наставницей в делах практических». И для того, чтобы проанализировать работу в прошлом генеральных штабов разных стран, Борис Михайлович просмотрел, точнее, проработал огромную массу специальной литературы на нескольких языках, хранящейся в военно-исторической библиотеке в помещении Главного штаба, выходящем на дворцовую площадь Ленинграда—Петербурга.

Просто удивительно, как успевал в те годы Шапошников исполнять сложные обязанности командующего Ленинградским военным округом (в критический период конфликта Зиновьева со Сталиным) и вести многотрудную научно-исследовательскую работу, создавая свой капитальный труд «Мозг армии». Подобное возможно лишь для человека огромной воли и работоспособности, незаурядного ума, умеющего великолепно организовывать свою творческую деятельность, четкое функционирование подвластной ему крупнейшей воинской части, и в то же время принимать участие в замысловатой политической борьбе внутрипартийных группировок.

В часы напряженной работы над книгой он как бы переносился в «параллельный мир» идей, исторических событий, выдающихся военных деятелей и мыслителей прошлого. Жизнь обретала новый, дополнительный смысл.

При всей своей воинской выучке и дисциплине, привычке выполнять указания начальства и не вступать в бесплодные пререкания, он не был тупым исполнителем или ловким приспособленцем. Исходил из высших принципов чести, правды, справедливости. Святым долгом считал добросовестное выполнение своих обязанностей — не только перед властью, на верность которой присягнул, но и перед какой-то высшей силой, направляющей на поиски истины, побуждающей к творчеству

«Не мним себя учеными, — писал он, — и не придерживаемся особого эпического спокойствия в порядке изложения наших мыслей, ибо у каждого свой жанр не только вести войну, но и владеть пером.