363

ном городе: торжественное заседание, посвященное Октябрьской революции, а затем военный парад на Красной площади. Обратимся к свидетельству очевидца, П.А. Судоплатова:

«Традиционно эти собрания проходили в Большом театре, но на этот раз из соображений безопасности — на платформе станции метро «Маяковская». Мы спустились на эскалаторе и вышли на платформу. С одной стороны стоял электропоезд с открытыми дверями, где были столы с бутербродами и прохладительными напитками. В конце платформы находилась трибуна для членов Политбюро.

Правительство приехало на поезде с другой стороны платформы. Сталин вышел из вагона в сопровождении Берии и Маленкова. Собрание открыл председатель Моссовета Пронин. Сталин выступал примерно в течение получаса. На меня его речь произвела глубокое впечатление: твердость и уверенность вождя убеждали в нашей способности противостоять врагу. На следующий день состоялся традиционный парад на Красной площади, проходивший с огромным энтузиазмом, несмотря на обильный снегопад. На моем пропуске стоял штамп «Проход всюду» — это означало, что я могу пройти и на главную трибуну Мавзолея, где стояли принимавшие парад советские руководители.

Берия и Меркулов предупредили меня, что в случае чрезвычайных происшествий я должен немедленно доложить им, поднявшись на Мавзолей. Ситуация на самом деле была критической: передовые части немцев находились совсем близко от города... Приказ войскам, участвовавшим в параде, был четок: что бы ни случилось, оставаться спокойными и поддерживать дисциплину. Этот парад еще больше укрепил нашу веру в возможность защитить Москву и в конце концов одержать победу над врагом».

Парад 7 ноября 1941 года на Красной площади явился предтечей Парада Победы 9 мая 1945. Это был, в сущности, первый этап решающего наступления наших войск под Москвой и первого серьезного поражения гитлеровцев. Таков был на этот раз действительно гениальный стратегический замысел Сталина: моральный удар по врагу. А тем временем Шапошников с немногими своими сотрудниками разрабатывал предварительный план нашего мощного контрнаступления.

Но была, судя по всему, и предварительная операция нашей военной разведки. О ней не упоминает Судоплатов; есть основания полагать, что она была задумана и реализована под руководством Шапошникова (позже он принял участие в подобной операции «Монастырь», о которой речь впереди).

Обратим внимание на фрагмент из упомянутой выше книги Льва Безыменского. Оценивая ситуацию, сложившуюся поздней осенью, он пишет:

«Чем утешали себя в ставке фюрера? В конце ноября на стол Гитлеру было положено “абсолютно достоверное” донесение немецкой агентурной разведки о речи, якобы произнесенной Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко в ГКО. Немецкий агент доносил, что Тимошенко, во-первых, находил возможной сдачу Москвы, с чем якобы “Ставка считалась еще с октября”, во-вторых, требовал, чтобы контрнаступление советских войск проводилось не под Москвой, а у Ростова; под Москвой же, по его мнению, будто бы следовало наступать через 5—6 месяцев. В дополнение к этому явно высосанному из пальца донесению отдел “Иностранных армий Востока” докладывал, что его источник сведений гарантировал “достоверность, беспристрастность и приличие своих донесений”. Так выглядело “приличие” на нацистский манер: чистый вымысел, лишь бы угодить фюреру!»

Хочется возразить уважаемому автору: какими бы подлыми методами ни пользовались фашисты в своей пропаганде, агентурная работа у них была поставлена неплохо. Фальсифицировать полученные от агентов сведения или выдумывать фальшивки на потребу начальства ни один здравомыслящий офицер подобного ведомства, а тем более руководство солидного отдела, не решится.