|
Вышел, взял билет, на доске написал: “Барон Врангель № 8”, обозначив номер билета, который вытащил. Вслед за ним вышел сотник казачьего Донского полка Герасимов, очень скромный, умный и тактичный офицер. Вынул билет, не помню сейчас, какой номер, ну, положим, № 12, и написал: «Герасимов № 12». Оба стали готовиться к ответу. Герасимов вытащил очень легкий билет — описание мензулы, а у Врангеля был трудный, с какими-то математическими вычислениями. Смотрим, Врангель все заглядывает в программу, затем берет губку, смывает свой № 8 и пишет № 12». Таким образом, у двух слушателей оказался один и тот же билет № 12. Ждем, что же будет дальше. Подходит очередь отвечать Врангелю. Шарнгорст посмотрел в свои записи, потом на доски с номерами билетов и спрашивает Герасимова: «Как это у вас оказался тоже билет № 12?» Тот отвечает, что он его взял и его номер должен быть записан у Шарнгорста. Врангель молчит. И вот, к нашему удивлению, строгий, неподкупный старик генерал Шарнгорст говорит: «Вы, барон Врангель, отвечайте № 12, а вы, сотник Герасимов, № 8». Но Герасимов и за № 8 получил 12 баллов. Конечно, 12 баллов получил и Врангель, но престиж Шарнгорста в академии упал.
Когда закончился экзамен, в кулуарах собрался курс, и началось обсуждение поступка Врангеля. К сожалению, суда общества офицеров у нас не было. По адресу гвардейцев говорили много нелестного. Идти к начальству с жалобой не позволяла офицерская этика, да и что начальство, когда сам Шарнгорст покрыл жульничество Врангеля. Поругались-поругались, и число бойкотирующих Врангеля, т.е. не здоровающихся с ним, увеличилось».
После двухлетней учебы в академии получившие на экзаменах свыше 10 баллов шли на дополнительный курс, остальных отправляли в войска как окончивших по второму разряду. Шапошников был среди отличников. Несмотря на широкий спектр военных дисциплин, по свидетельству Бориса Михайловича, «ни о какой военно-экономической подготовке государства к войне почти не было речи, так как вообще об этом почти никто не думал даже в Генеральном штабе». 71
(Упомянул он об этом не случайно: значительно позже ему пришлось активно участвовать в подготовке СССР ко Второй мировой войне.) Один из преподавателей, профессор полковник Беляев, смело критиковал недостатки русской армии, прося, чтобы его суждения не выходили за стены аудитории. Однако в конце зимы 1909 года он пришел на лекцию огорченный: — Я вас, господа, просил не выносить из этой аудитории то, что в ней говорится. Вы этого не сделали, и я дочитываю вам курс, а затем ухожу из академии в строй. «Мы сейчас же эту болтовню приписали гвардейцам, — писал Шапошников, — и прежде всего Врангелю, болтающемуся при дворе». Другой профессор — Н.А. Данилов, специалист по истории новейших войн — назвал наше неудачное наступление на японцев «бароньим» (командовали бароны Бильдерлинг, Штакельберг, Ти-зенгаузен, Бринкен, Мейзендорф). «Во главе этого “стада баронов”, — писал Борис Михайлович, стоял не лев, а просто Куро-паткин, постоянно колебавшийся и притом иногда пасовавший перед баронами». Судя по всему, существовал немалый антагонизм между армейскими и гвардейскими офицерами. Последние обычно были неплохо подготовлены по общим дисциплинам, прекрасно знали иностранные языки, умели вести салонные беседы, имели широкий круг знакомых среди вельмож и высших должностных лиц. Большинство гвардейцев были богаты, а потому карты и схемы за них выполняли наемные чертежники. Армейцам, жившим на скромном бюджете, приходилось делать самим эту кропотливую работу. Зато они отлично усваивали материал и детально разбирались в военной картографии. Однако на экзаменах и докладах члены комиссий частенько отдавали предпочтение знатным гвардейцам. Шапошников привел такой пример: «В один из вечеров докладывал Врангель и Сулейман — яркий гвардеец и степенный армеец. |
