- Тогда ладно, - перебил он.

Если он вообще принадлежал к человеческой расе, то был ее наименее привлекательным экземпляром. Его брови, дергающиеся и морщившиеся, как две ядовитые гусеницы, были прикрыты редкими, неряшливыми, нечесаными волосами. Глаза за толстыми мутными стеклами очков, с вечно сальными отпечатками пальцев, были бегающими и нервными, ищущими пол, как будто через некоторое время он собирался упасть на него. Сигаретный дым выплывал наружу сквозь его зубы, которые настолько почернели от табака, что выглядели как два деревянных забора.

- У тебя неприятности, так ведь?

Лицо Ноймана приняло флегматичное выражение.

- Просто я должен бабки некоторым людям, вот и все.

- Сколько?

- Пару сотен.

- Поэтому ты собираешься в Карлсхорст, чтобы попытаться выиграть что-нибудь, не так ли?

Он вздохнул.

- А что, если так? - Он выбросил окурок и стал искать в карманах другую сигарету. - У вас есть закурить? Мои сигареты кончились. Я бросил ему через стол пачку.

- Оставь ее себе, - сказал я, прикурив и передав ему спичку. - Пару сотен, говоришь? Знаешь, может быть, я и смогу тебе помочь. Возможно, что и тебе еще кое-что останется. Если я, конечно, получу сведения, которые меня интересуют.

Нойман приподнял брови.

- Какие сведения?

Я глубоко затянулся и не спешил выпускать дым.

- Имя одного взломщика. Первоклассного профессионального потрошителя сейфов, который, возможно, поработал примерно неделю назад - взял кое-какие побрякушки.

Он поджал губы.

- Ни о чем таком не слышал, господин Гюнтер.

- Ну, если услышишь, обязательно сообщи мне.

- С другой стороны, - сказал он, понижая голос, - я могу сообщить вам такое, что в Гестапо вас обнимут и расцелуют.

- И что же?

- Я знаю, где скрывается еврейская "подводная лодка".

Он самодовольно ухмыльнулся.

- Нойман, ты же знаешь, меня эта ерунда не интересует. - Однако тут я вспомнил о фрау Хайне, моей клиентке и ее сыне. - Подожди, как зовут этого еврея?

Нойман назвал мне имя и расплылся в улыбке. Зрелище, надо сказать, получилось отвратительное. Примитивное существо, не сложнее известковой губки. С ним надо действовать прямо и грубо.

- Если я услышу, что эту "подводную лодку" выловили, я не буду ломать голову над тем, кто ее заложил. Я тебе обещаю, Нойман, что приду и сам расковыряю твои мутные глазницы.

- Что это на вас нашло? - заскулил он. - С каких это пор вы стали еврейским ангелом-хранителем?

- Его мать - моя клиентка. И прежде чем забыть навсегда, что слышал о нем от кого-то, ты выложишь мне все, что знаешь. Где он прячется?

- Хорошо, хорошо. Но вы поможете мне деньгами, правда?

Я вытащил свой бумажник, протянул ему двадцать марок и записал адрес, который Нойман мне продиктовал.

- Даже навозный жук испытывал бы к тебе отвращение, - резюмировал я нашу сделку. - Ну, так что же ты скажешь о взломщике сейфов?

Он посмотрел на меня с раздражением.

- Послушайте, я же сказал, что ничего не знаю.

- Лжешь.

- Честное слово, господин Гюнтер, не знаю я ничего. Если бы знал, я бы вам все рассказал. Мне же нужны деньги, правда?

Он с трудом проглотил слюну и вытер пот со лба, причем его платок, если исходить из позиций гигиены и санитарии, представлял безусловную опасность для здоровья граждан. Избегая смотреть мне в глаза, он раздавил сигарету в пепельнице, несмотря на то что докурил ее только до половины.

- Твое поведение как раз говорит о том, что тебе что-то известно, но ты это скрываешь. Мне кажется, тебя запугивают.

- Нет. - Интонация была на редкость невыразительной.

- Ты когда-нибудь слышал об отделе, который занимается гомосексуалистами?

Он молчал.

- Когда-то мы были коллегами, если можно так выразиться, и если я вдруг узнаю, что ты от меня что-то скрываешь, я шепну этим ребятам словечко.