Я начинал понимать настроение заседателя. Каждая профессия имеет свою специфическую точку зрения. Семен Алексеевич Федосеев не мог не знать, что каждый год окрестные наслеги являлись ареной той же борьбы. Но прежде одна сторона относилась к ней пассивно. Взломан амбар, уведена лошадь, зарезана корова, поступает жалоба, виновные не найдены… Дело предается воле божией, даже не доходя до города; в каждый свой приезд в слободу он приканчивал несколько таких дел простой подписью под заранее составленными постановлениями о прекращении дел «за необнаружением виновных»… Это и значило, что в его участке было все спокойно. Теперь каждое дело приобретало громкую огласку, доставлялись пойманные с поличным, происходили перестрелки; толки о необычайном обострении борьбы наслегов с татарами обращали внимание. Проникнув в эту сущность дела, я невольно улыбнулся.

– Позвольте, – сказал я, – но ведь Степан не ворует и не грабит, а защищает и некоторым образом содействует обнаружению виновных.

Семен Алексеевич уселся и посмотрел на меня в упор.

– Ну, вот-вот. Это самое… Это-то вот и есть, как сказать… центр… именно: центр вопроса… Скажите, пожалуйста: бродяга, непомнящий, обыкновенный, извините, варнак… Откуда у него вдруг эти… эти…

– Идеи, – подсказал я, догадываясь, куда клонится его мысль.

– Идеи-то, идеи, но, как это еще?..

– Рыцарские.

– Ну, вот-вот, – сказал он с облегчением, и лицо его несколько просветлело. – Вот в городе – извините, я уже буду говорить прямо – и рассуждают: из простого варнака делается вдруг этакой, знаете, необыкновенный, как его?.. Ринальдо Ринальдини своего рода. Как? Почему? Откуда? Книг он не читает… Разными этими идеями не занимается… Очевидно, тут действует (он искоса посмотрел на нас) постороннее влияние…

– Прибавьте, Семен Алексеевич, «вредное», – сказал я улыбаясь.

Он слегка поперхнулся дымом своей трубки.

– То есть я, конечно, не говорю… Это очень благородно… Даже, можно сказать, аль… аль… труистично… Ну, да!.. Но согласитесь сами…

И, стукнув себя чубуком несколько раз по затылку, он произнес с большим оживлением:

– Вот где у нас эта защита сидит, вот-с! То и гляди, из Иркутска запрос прискачет на курьерских… Кто заседатель в участке? Как мог допустить такое положение вещей!.. А ч-черт! А я только тем и виноват против других, что у меня тут… не угодно ли… защитник угнетенных явился…

Его отчаяние было так искренно и комично, что оба мы с товарищем не могли удержаться от откровенной улыбки.

Заметив это, Федосеев сам улыбнулся.

– Ну, хорошо, господа! Все это верно-с и справедливо! Донельзя справедливо! До нек плюс утра![1 - Nee plus ultra – до последней степени (лат.).] Признаюсь вам откровенно: сам в городе говорил, что останусь в дураках… А все-таки вот у Петриченки амбар сломали…

– Ну, это еще не самое печальное из бедствий… Почему это, Семен Алексеевич, вам амбар Петриченки дороже крестьянских или якутских?

– Сломают еще ваш, потом примутся за другие.