Он, конечно, догадался, что это затея Кораблевой, бабуле одной передвинуть все это не под силу, да и ни к чему.
Однажды он прилетел из командировки ночью. Веселый от того, что поездка оказалась удачной, насвистывая какую-то мелодию, он поднялся к себе. Открыл дверь, включил свет в прихожей и услышал шум работавшего вхолостую телевизора. Он тихонько вошел в комнату. Было уже далеко за полночь, передачи все закончились, а Вика, в роскошном голубом пеньюаре, с распущенными волосами, заснула на диване. Фалин присел на краешек дивана, сначала хотел разбудить ее, а потом передумал: зачем — смутится, сконфузится девушка. Поправил сползший с коленей пеньюар, принес ей подушку, накрыл пледом и выключил телевизор.
«Красивая девушка, добрая…» — подумал, засыпая, Фалин.
На Новый год Фалина пригласили в компанию сослуживцы, люди в основном семейные. Оказалась там и Вика Кораблева. Вечер был славный, шумный. За полночь, весело отметив встречу Нового года по местному и по московскому времени, стали расходиться. Погода стояла для Павлодара редкостноя: ни ветерка, по-киношному медленно падал мягкий снег. Всю дорогу до дома они дурачились, как школьники, а у подъезда Вика, задохнувшись от бега, спросила:
— Фалин, хотите еще шампанского?
И Александр Михайлович ответил:
— Хочу!
На площадке, пока Фалин рылся по карманам, отыскивая ключ, Вика распахнула свою дверь и сказала:
— Сегодня шампанским угощаю я, потому что очень хочу, чтобы этот год принес мне много радости.
У нее был накрыт стол, в углу стояла наряженная елка, Вика, как сказочная фея, повела рукой, и елка вспыхнула разноцветными огнями.
— Какая ты молодец, Вика! — вырвалось у Фалина. Он даже в ладоши похлопал.
Когда разлили пенящееся шампанское, Вика, подняв бокал, попросила его достать из-под елки пакет.
— Александр Михайлович, дорогой сосед, это мой новогодний подарок — теплый пуловер из исландской шерсти. Надеюсь, вам в нем будет тепло и никогда больше не придется болеть. Вам болеть, а мне ухаживать за вами, хотя это было совсем не трудно.
Фалин смутился, не зная, что и сказать, но Кораблева не растерялась, засмеявшись, проронила:
— Да не смущайтесь вы так. Восьмое марта не за горами, у вас будет возможность ответить…
Она включила радиолу и в танго, обняв его за плечи, сказала:
— Фалин, милый мой сосед, неужели, кроме бетона, железобетона и стальных конструкций, вы ни в чем не разбираетесь? Я ведь люблю вас, Сашенька, и уже давно…
Фалин молчал, смотрел куда-то поверх плеча, и Вика на миг растерялась. Чтобы избежать тягостной паузы, она уже хотела поцеловать его, как Фалин вдруг спросил:
— И давно это случилось?
— Давно, Сашенька,— вздохнула Вика.— Давно, уже восемь месяцев.
Фалин улыбнулся:
— А я, Вика, влюблен уже одиннадцать лет, понимаешь, одиннадцать. Когда мы познакомились, она оканчивала восьмой класс, а я учился на втором курсе техникума.
— Это в ту девочку, чья фотография у тебя на столе?
— У меня в жизни не было другой, Вика. Когда-нибудь, в другой раз, я расскажу тебе о ней, о Тамаре. А теперь я, пожалуй, пойду. Светлеет уже…
Вика протестующе подняла руку.
— Да нет, еще совсем рано… Разве можно спать в новогоднюю ночь?!
Фалин усмехнулся:
— Спать, может, и не придется…— Он помолчал.— Вика… Вика… да ты получше вглядись в меня. Такой ли человек тебе нужен? Ты права, лучше всего я разбираюсь в бетоне, железобетоне, стальных конструкциях, и это меня очень интересует. И сегодня, и завтра, и через десять лет я буду уходить рано, приходить поздно и прихватывать на ночь домой чертежи и сметы. А если сегодня мы живем и работаем в городе, то завтра это может быть палатка или барак, где угодно — в степи, пустыне, тайге, даже в зоне вечной мерзлоты — там, где будет стройка мне по душе. |