Из-за густого дыма я сперва ничего не мог толком рассмотреть. Оказывается, на воздух взлетела бумажная мануфактура, размещенная в складах — обычное дело по нашим временам, если б не детали, из-за которых взрыв не выглядел таким уж рядовым: для начала, поблизости оказался мистер Теофил Годелл. Может, пока вам это ни о чем не говорит, а может, говорит о многом. А потом эта бумажная мануфактура была и не мануфактура вовсе. Она располагалась рядом с пустовавшими механическими мастерскими, которые находились в ведении Королевской академии наук, то есть это был своего рода закрытый (для широкой публики, я имею в виду) музей, где размещались различные технические аппараты и конструкции, созданные великим лордом Келвином и другими гениями-изобретателями — членами Академии.

Мое имя Джек Оулсби, и я вожу дружбу с профессором Лэнгдоном Сент-Ивом, возможно, величайшим ученым-исследователем Западного полушария, хотя его достижения по большей части остаются не воспетыми. Оскар Уайльд изрек недавно интересную вещь, что-то в таком духе: «Покажите мне настоящего героя, — сказал он, — и я напишу вам трагедию». Думаю, он вполне мог иметь в виду Сент-Ива. Бывает, я сгущаю краски, рассуждая о героизме, но у людей вроде моего старшего товарища его действительно в избытке, тут и захочешь — не приукрасишь. Возможно, вам уже доводилось читать о его похождениях? Если так, скажу больше: вся эта история, начавшаяся взрывом бумажной мануфактуры, в конечном итоге не покажется вам столь уж невероятной.

Что же до Теофила Годелла, то сей джентльмен владеет табачной лавкой «Богемский сигарный салон» на Руперт-стрит в Сохо, но это лишь одна из граней его широчайших талантов.

К счастью, вдоль Кингсвэй в сторону Темзы дул резкий порывистый ветер, который довольно быстро разогнал клубившиеся между домами облака удушливого дыма; тлеть продолжало только там, где прогремели взрывы. Возле места происшествия, конечно же, собралась изрядная толпа, но не все люди вели себя праздно, как это свойственно зевакам. Двое даже попытались добраться до очага пожара, полагая, что в ловушке под обломками могли оказаться потерявшие сознание люди, но владелец пекарни остановил их, — и весьма своевременно, как вскоре станет ясно, — напомнив, что сегодня воскресенье и бумажная мануфактура закрыта, как и все прочие заведения в округе, за исключением таверны Перкинса, а та вполне невредима. Ну и потом, он самолично выходил размяться всего за минуту до взрыва и может заверить собравшихся, что, не считая погибшего, в том конце проулка не было ни души, кроме высокого осанистого джентльмена в пальто и цилиндре.

Все как один мрачно посмотрели в конец аллеи, и все как один подумали об одном и том же — о человеке в пальто: если он действительно находился там в момент взрыва, то сейчас безусловно мертв — мертв, как гвоздь, вбитый в доску по самую шляпку. Те двое, что всего минуту назад рвались помочь пострадавшим, не скрывали радости от того, что их вовремя остановили: как раз в эту минуту с грохотом обрушился огромный кусок стены, мигом обратившийся в груду битых кирпичей и прочего мусора, и языки пламени жадно лизнули фасад кирпичного дома напротив пострадавшей бумажной мануфактуры.

Пекарь, словно бы опомнившись, хлопнул себя ладонью по лысому темечку и побежал к собственной лавке — не иначе, решил спасти сбережения, пока те тоже не вылетели в трубу. Однако жар пожарища отогнал его назад, и в моей памяти навсегда запечатлелся образ бедняги: шаркая ногами по рассыпанному кофе у тела погибшего, он заламывал руки, ожидая, что вот-вот займется пламенем и его лавка.

Но этого, впрочем, не случилось. Небеса, в милости своей, разразились такими трескучими раскатами грома, что мы уж решили: рухнула еще одна крыша. Дождь полил как из ведра, плотный и ровный. Пекарь упал на колени посреди мостовой и воздел молитвенно сложенные руки, а по лицу его потоками струилась дождевая вода.