Впрочем, в тот момент мы оба осторожно пробирались сквозь туман, и я, неожиданно для себя самого, вновь ощущал себя заговорщиком. Цель и предназначение были мне дарованы; жаль только, Дороти не видит, как я, пренебрегая опасностью, крадусь во тьме, чтобы вырвать Сент-Ива из рук отчаянных головорезов. Тут я задел ногой бордюр на площади и растянулся во весь рост, лицом, к счастью, угодив в траву, но сразу вскочил, испепелил предательский камень сердитым взглядом и, дурак дураком, оглянулся по сторонам: не видел ли кто мое позорное падение? Шедший впереди Хасбро уже растворился в тумане: то ли, в самом деле, не заметил, то ли решил не смущать меня.

Но там кто-то — в стороне, на дальнем конце лужайки, у самого пирса, где начинался дощатый настил бежавшей прочь дорожки, — все это видел. Проклятый туман не позволял увидеть хотя бы силуэты, но кто-то затаился там, прислушиваясь и наблюдая. Мое сердце дрогнуло, и я рванулся вперед, нагоняя Хасбро.

— За нами следят… — выдохнул я ему в спину.

Кивнув, Хасбро прошептал мне на ухо:

— В таком тумане не понять, кто. Возможно, мать с сыном.

Я придерживался иного мнения. Кто бы там ни стоял, ростом он был пониже Уиллиса Пьюла. Что, если Нарбондо? Он ведь точно где-то поблизости. Его не обязательно держат во льду; наша догадка так и не получила подтверждения. Крадущийся в тумане горбун Нарбондо… От одной мысли меня бросило в дрожь. Но при виде хранилища — а оно внезапно выросло из тумана перед нами — я испугался всерьез. Сквозь грязное окно просачивался свет лампы, и мы с Хасбро (как часом раньше — с Сент-Ивом), крадучись, приблизились к нему.

Я постоянно косился через плечо, всматриваясь в туман, все мои чувства были обострены: ясное дело, мне ничуть не хотелось вновь оказаться застигнутым врасплох. Но то, что мы с Хасбро увидели за окном, заставило меня мгновенно забыть об опасности. Мы даже рты приоткрыли от удивления, разглядывая стоявшую там троицу, — Сент-Ива среди этих людей не было.

Собственно говоря, помещение, в котором они собрались, не заслуживало права именоваться комнатой, — то был, скорее, угол, отгороженный от ледового склада куском парусины. Освещение было ярким — по контрасту с тьмой, царившей снаружи, — и все убранство комнатушки предстало как на ладони. Пол был тщательно подметен и вымыт, да и вся комната напоминала оборудованную на скорую руку больничную палату. В самом центре находился столик на колесах, где с валиком подушки под головой возлежал сам доктор Нарбондо в облегающем тело эластичном комбинезоне черного цвета: бледный, как труп, и с коротко остриженными снежно-белыми волосами. Что и говорить, псевдоним «Фрост» был ему очень даже к лицу. Все-таки Нарбондо встретил свою погибель на дне карстового озера; тот же, кто поднялся оттуда, выглядел совершенно иначе.

Он лежал там, обложенный со всех сторон кусками льда величиною с кулак, — будто огромная рыбина на разделочной доске. В кресле по соседству отдыхал утомленный, всклокоченный детина — капитан Боукер собственной персоной. В углу, на расстоянии вытянутой руки, стояло ружье. Ихтиолог Хиггинс, склонившись над распростертым телом доктора, колдовал над неким химическим прибором: лохань с каким-то желтым составом вроде припарки для компрессов, эластичный пузырь вроде клизмы и гибкий шланг с железным наконечником, откуда струились клубы желтоватого пара. На столике у стены стояла бутылка с эликсиром — очевидно, Хиггинсу все-таки удалось ее уберечь от падения.

Хиггинс окутал тело доктора рукотворным желтым туманом и, оттянув ему веки, впрыснул парообразную субстанцию прямо ему в глаза. Надо заметить, воздух в комнате тоже имел желтоватый оттенок «горохового супа» — одного из самых зловредных лондонских туманов.