Изменить размер шрифта - +
Затем из-под сцены донеслось громкое “пых”, вспыхнул калильный свет и занавес, прикрывавший до этого момента экран, разъехался в стороны. Сквозь гром музыки прорывалось пощелкивание встающих на место кубиков, по краям экрана возникла узорная рамка, нечто вроде черной изморози, а посередине — высокие причудливые литеры машинной готики, черные на белом:

КОМПАНИЯ

ПАН-ОПТИК

ПРЕДСТАВЛЯЕТ.

Из-за левой кулисы появилась грузная, неопрятная фигура Хьюстона. Чуть прихрамывая, герой дня направился по окутанной полумраком сцене к трибуне.

Сибил рассматривала генерала с любопытством и настороженностью — ей впервые представился случай взглянуть на Микова работодателя. Она уже видела в Лондоне достаточно американских беженцев, чтобы составить о них представление. Юнионисты, если у них были деньги, одевались примерно так же, как обычные британцы, тогда как конфедераты имели склонность к нарядам ярким и аляповатым. Если судить по Хьюстону, техасцы представляли собой народ еще более странный и свихнутый. Генерал, крупный человек с красным мясистым лицом, возвышался — возможно, за счет тяжелых башмаков — на добрых шесть футов. Его широкие плечи были укутаны в длинное домотканое одеяло или попону, нечто вроде накидки с узором из каких-то дикарских полосок. Красное, черное и коричневое, это одеяло мело сцену “Гаррика”, как тога трагика. В правой руке генерал держал толстую, красного дерева трость — не опирался на нее, а только небрежно помахивал, однако ноги его подкашивались. Сибил отлично видела, как дрожит золотая опушка лампасов.

Затем Сэм Хьюстон взошел на все еще затемненную трибуну, вытер нос и отпил из стакана чего-то, что явно не было водой. Над головой у него кинотроп выщелкнул цветную картинку: британский лев и нечто вроде длиннорогого быка. Братающихся зверей осеняли скрещенные государственные флаги Британии и Республики Техас. Одинаковая — сине-бело-красная — расцветка “Юнион Джека” и “Одинокой Звезды” удачно подчеркивала их единство. Руки Хьюстона, скрытые трибуной, что-то там поправляли, скорее всего — небольшое зеркало, чтобы во время речи поглядывать на экран и ничего не перепутать.

Изображение снова стало черно-белым, кубики мигали, опрокидываясь ряд за рядом, как костяшки домино. Сверху вниз возник портрет, прорисованный чуть

зазубренными линиями: высокий с залысинами лоб, затем тяжелые брови, мясистый нос, окаймленный густыми бакенбардами. Тонкие губы решительно сжаты, подбородок вскинут. Затем под портретом возникла подпись: “ГЕНЕРАЛ СЭМ ХЬЮСТОН”.

Вспыхнула вторая друммондова горелка, пятно света выхватило трибуну, отчего фигура генерала неожиданно появилась перед аудиторией. Сибил захлопала первой — и кончила хлопать последней.

— Премного вам благодарен, леди и джентльмены Лондона. — У Хьюстона был низкий хриплый голос умелого оратора, несколько подпорченный иностранной тягучестью. — Вы оказываете чужаку большую честь. — Он окинул взглядом партер. — Я вижу здесь немало джентльменов из войск Ее Величества. — Движением плеча он распахнул свое одеяло, и приколотые к мундиру ордена резко вспыхнули в друммондовом свете. — Ваш профессиональный интерес весьма лестен, господа.

Впереди беспокойно ерзали дети. Один из мальчиков ткнул девочку — ту, что побольше, — в бок; девочка негромко взвизгнула.

— Я вижу тут и будущего британского воина!

Последовала россыпь удивленных смешков. Хьюстон скосился в зеркало, потом облокотился на трибуну; его тяжелые брови добродушно сошлись на переносице.

— Как тебя звать, сынок?

Вредный мальчишка вытянулся на своем стуле.

— Билли, сэр, — пропищал он. — Билли… Уильям Гринакр, сэр.

Хьюстон степенно кивнул.

Быстрый переход