Вскоре после этого я проснулся невыносимо усталым и просто лежал, глядя открытыми глазами в темноту. Сонливость медленно спадала с меня, и я вскоре почувствовал, что воздух у меня в комнате очень тяжел и пропитан рыбным запахом, о котором говорил Элдон. И в тот же самый миг я услышал еще две вещи: звук удаляющихся шагов и затихающее завывание, которое я слышал не только во сне, но и в комнате дядюшки лишь несколько часов назад. Я спрыгнул с постели и подбежал к окну, выходящему на восток; но там не было видно ничего, и я понял лишь, что звук определенно идет со стороны безбрежного океана. Я вновь пересек всю комнату и вышел в холл — запах моря там чувствовался гораздо сильнее, чем у меня. Я тихонько постучал в дверь Элдона и, не получив ответа, вошел к нему.

Он лежал на спине, раскинув руки, и пальцы его шевелились. Было ясно, что он еще спал, хотя вначале меня ввели в заблуждение слова, которые шептали его губы. Прежде чем разбудить его, я помедлил, протянув к нему руку, и прислушался. По большей части голос его был слишком тих, чтобы можно было что-нибудь разобрать, но я уловил несколько слов, произнесенных c большим усилием: "Ллойгор — Итаква — Ктулху". Слова эти повторялись несколько раз, пока я, наконец, не схватил Элдона за плечо и не потряс. Пробуждение его не было быстрым, как я того ожидал, а наоборот — вялым и неуверенным; почти целая минута прошла, прежде чем он узнал меня, но как только это произошло, он снова стал обычным Элдоном и сел на постели, сразу же учуяв запах в комнате и услышав звуки за дверью.

— Ах… вот видишь! — мрачно вымолвил он, как будто иного подтверждения мне не требовалось.

Он поднялся, подошел к окнам и остановился там, выглядывая наружу.

— Тебе снилось? — спросил я.

— Да, а тебе?

В сущности, наши сны были одинаковыми. Пока он рассказывал о своем, до меня дошли звуки какого-то движения этажом выше — крадущиеся и вялые, как будто что-то мокрое шлепало по полу. В то же время завывания за домом растаяли вдали, и с ними звуки шагов замерли. Но сейчас в атмосфере старого дома висело такое ощущение угрозы и ужаса, что прекращение всех звуков мало способствовало восстановлению нашего душевного спокойствия.

— Давай поднимемся и поговорим с твоим отцом, — резко предложил я.

Его глаза расширились:

— О, нет — мы не должны беспокоить его, ведь он приказал…

Но этим меня было не запугать. Я повернулся и один стал подниматься по лестнице. У дверей дяди Азы я остановился и властно постучал. Ответа не последовало. Тогда я опустился на колени и заглянул в замочную скважину, но ничего не увидел — все было темно. Однако внутри кто-то был, поскольку изредка до меня доносились голоса: один явно принадлежал моему дяде, но он был странно задыхающимся и гортанным, точно претерпел какое-то жизненно важное изменение; ничего подобного второму голосу я никогда не слышал — ни до, ни после. Это был каркающий, грубый голос с глубоким горловым звуком, отягощенным угрозой. Хотя мой дядя говорил на разборчивом английском, его посетитель, довольно очевидно, — нет. Я приготовился слушать, и первым раздался голос дяди Азы.

— Я не стану!

Из-за двери зазвучали нереальные акценты той твари, что там была:

— Йяа! Ияа! Шуб-Ниггурат!.