Стоит любопытное стадо: глазами расхлопалось: на Гартагалов, куда не пускают, где – бой: с домом Тителевой; здесь Бегмотен, барон, с Проживулина, первого, здесь Вор-пакчи, – озираючись, шопотом: Дашеву, Саше:

– – Терпенье народное – лопнуло!

Здесь Ахшерваньев, Илкавина; здесь Питирим Вирни-чихин и Фрол Вивачихин, эс-эры, готовы прорвать цепь солдат, чтобы слиться с рабочими; здесь же Матрена Мав-рикиевна Мерзодерова, здесь Пфирщихцворш, здесь Плю-люев, Легалиев, Йжех, Буктукин, Желдицкая, панна; француз, гувернер, Пьер Жавуль, объясняет Жержееву, Жоржику:

– Се сон лэ бош!

И сочувствует им знаток крапленых карт, Прищенкащ, отставной офицер, Перципович, – сочувствует.

Оля же Иколева с Колей Каклевым у Велекеклевой, Лены (в Клеоклева доме живет) собираются – тоже пойти; интересное зрелище; но Хиерейко им:

– Знаете, – пули!

____________________

Что произошло?

Бастовавшие, сломав заборы домов Фентефефрева, Психопержицкой, прогнав Фентефефревых, Психопержиц-кую, Савву Совакина и Гридоедова, хлынули чрез заборные сломы под Тителев флигель, к которому было подъехали городовые с машинами; и баррикады устроили, мигом поленьями вход заложивши и встретивши залпом полицию; из ледника выволакивать стали какие-то ящики; и через сломы забора утаскивали: на завод.

Появились солдаты; и весь укрепленный район (дома Тителевой, Фентефефрева, Психопержицкой, с заводом) они обложили; всю ночь перестрелка была.

Поговаривали, что орудие выслано, чтобы… картечью тарахнуть: и Тителевский особняк разнести, коли сопротивление продолжится.

И за забором, в той части, которая в Козиев смотрит, десятка отборная вооруженных рабочих и интеллигентов, дружинников, ночь просидела, чтоб, коли понадобится, – – тарарахнуть: —

– Ликоленко,

Ланя Клоблохова, Кай Колуквйрций, Лювомник, Как-тацкий, Достойнис, Маман, Малалайкен, Шевахом; —

– Устин Ушниканим; командовал!

Точно такая же десятка сидела – перед Гартагаловым; здесь – Огурцыков, Бабарь, Осип Пестень, Корней Жутчу-чук, Уртукуер, Осиним Онисьев, Терентий Трещец, Галда-ган Николай Куломайтос; —

– командовал: —

– Джемал-Оснаки!

А третья десятка, – для связи, – в которой поробче народ, между флигелем и ледником; и она – про запас: —

– Крысов, Личкин, Лиднилин, Орловиков, Сима Севчосенков, Лев Андалулин, Пусков, Ангелоков, Павлин Шлингешланге, Ефрем Пендерюлев.

Мардарий Муфлончик – над всеми начальник; Терентий же Тителев как в воду канул.

Всю ночь выносили тюки, несли стражу, простреливали; распевали: «Вставай, подымайся», «Интернационал»; Шлингешланге шутливые песенки складывал:

Утро: дым.

Руки вверх!

Баба-Агния, брат Никанор, брат Иван, Владиславик, Лизаша – закупорились: пули свищут; и покает пробками; тут, тут, там, там, как отрезаны: выхода нет; на растоптанном снеге в окне перебег курток кожаных.

Пок, пок —

– тут, тут!

При Лизаше, которая бредит, дежурят по очереди: Никанор, Серафима; профессор же в ярком, как тропик, халате, как мумия, остолбенело сидит у окна, без очков, с утомленным, осунувшимся, дико недоуменным лицом; он кровавым изъятием глаза вперяется в стекла; повязка лежит на коленях; шрам – сине-лилов.

Как бурьянники, – космы.

Он слушает шопот – за дверью:

– У вас деньги есть?

– Ни гроша, – эдак-так: а – у вас?

– То же нет.

– Положение: нищие!

– Не до того!

Озирается, как провинившийся пес, – на малютку, которая лишь заглянула; у ней на руках Владиславик; в глазах ее выпуклых – жалоба, даже укор:

– А?

На «а» – опускает свой глазик, не выдержав взгляда: и жалко, сутулится: разуверенье, упадок, бессонница: глазик, как точечка, – тйкитак, тйкитак, – мимо нее:

– Ничего-с!

– Как-нибудь!

И —

– «пок» —

– пукает: пулей.