Только Вшебор выглядел угрюмых и печальным, среди своих веселых товарищей.

Слуги разносили пищу и напитки, какие только могли достать. У графа Герберта нашлось даже вино.

– Что тебя так удручает, что ты и нос повесил? – заметил Канева, всегда отличавшийся хорошим настроением духа.

И он слегка подтолкнул Доливу.

– Ран и ушибов я не чувствую, – отвечал Долива, – меня мучает другое. – Может быть, доспехи натерли? Так я дам тебе жиру, – это поможет. Вшебор опустился на подушки, подложить руки под голову.

– На что мне твой жир? – ворчливо отозвался он. – Другая забота у меня на сердце.

– Ну, так я знаю. Хочется тебе поскорее жениться на Касе! Подожди, уж теперь недолго. Мы уж разбили на голову Маслава, скоро настанет мир, и мы все поженимся! И я бы не прочь!

– Что ты там болтаешь глупости! – рассердился Долива. – Ты знаешь, кто меня спас, знаешь? Маслав упился бы теперь моей кровью, если бы не… – Белина тебя выручил! – докончил Канева. – Ну, и что же?

– Да ведь он – мой друг, мой враг! – сказал Вшебор. – Мне было бы приятнее биться с ним, чем быть ему обязанным жизнью.

– Всему виною эта несчастная Кася Спыткова, – с улыбкой заметил Канева, – потому что вы оба за нею ухаживали. Правда, что, если бы на месте Томка был кто-нибудь другой, то непременно сказал бы себе: "Маслав его убьет, а девушка будет моя".

Вшебор стремительно поднялся на подушках:

– Вот это-то мучает меня! – крикнул он. – Вот теперь ты угадал. Я чувствую, что, если бы я был на его месте, а он на моем (он ударил себя в грудь), ни за что не пошел был бы его спасать. Значит, я хуже его…

– А он глупее… – рассмеялся Канева.

– А теперь я еще должен ему поклониться и быть ему братом на всю жизнь!

– И он будет ездить к тебе в гости и скалить зубы перед твоей супругой.

Оба помолчали немного.

– Уж лучше бы меня зарубили эти мазуры, чем быть ему обязанным жизнью, – прибавил Вшебор.

Другие посмеивались над ним.

Всю ночь шла беседа, и в лагерь до рассвета никто не ложился; чернь и слуги искали добычи на поле битвы, возвращались и снова уходили… Надо было подумать о том, что делать дальше.

Решено было завтра до рассвета выслать войско, чтобы занять Плоцк. Отовсюду приходили вести, что Маслав, разбитый на голову, должен был бежать вместе с пруссаками, следовательно, непосредственной опасности, но надо было использоваться плодами победы и расстройством вражеских войск. Весь следующий день считали убитых и сносили их на костры; многие утонули в Висле, но и без них насчитывались тысячи трупов. Не мало воинов пало и в королевском войске, и им готовили погребение по христианскому обряду.

Весна была еще черная, деревья не отзывались на ее зов, и только снежные покровы, дождь уничтожил последние остатки почерневшего снега и освободил из оков то, что лежало под ним.

С юга летели птицы, в полях и лесах просыпалась шумная жизнь. Заспанный медведь, исхудавший за время зимней спячки, шел на охоту.

Из ульев вылетали пчелы на первые цветы, прохаживались аисты, вступая во владение лугами. Орлы и ястребы летели в небе…

Из глубины лесной чащи вышла, тревожно оглядываясь, старая женщина, опиравшаяся на посох… Стань ее согнулся, губы посинели, седые волосы в беспорядке падали на плечи. Измятая и испачканная толстая сермяга прикрывала грубое, черное от грязи белье, ноги были босы, а за плечами не видно было ни узелка, ни мешка. Она шла, подпираясь посохом, не разбирая дороги и не раздумывая, шла, как будто ведомая какой-то непреодолимой силой.