Откинувшись на спинку стула, он опустил голову и призадумался, мысленно перебирая убоповских знакомцев, оперативников и следователей, которым поручались важные дела. Обиды он не испытывал и размышлял лишь о том, как расценить случившееся. Для чего забирают? Вот в чем вопрос! Для продолжения работы или за тем, чтобы свернуть следствие, спустить на тормозах и спрятать под сукно? Люди в УБОПе были разные, а о больших начальниках, решавших, что и куда спустить, было у Глухова собственное мнение, никак не связанное с должностями или числом генеральских звезд. Не с каждым из них он бы пошел в разведку; с иными и пить бы не стал, а кое с кем – и разговаривать.

    – Такая вот ситуация… – с горечью вымолвил Олейник, пощипывая светлый ус. – Вызвали, приказали… спорить начал – вздрючили… – Он закурил и пару минут сидел молча, то разглядывая низко стелившийся дым, то изучая портрет Дзержинского, сурово взиравшего со стены. – Помните, Ян Глебович, неделю назад вы сказали: выбирай, мол, Игорь, кем тебе быть, сыщиком или политиком… Я вот и выбрал. Не в первый, знаете ли, раз… А мне, как всегда, доказали, что против лома нет приема.

    Молодец, подумал Ян Глебович, с совестью парень, с понятием о чести. Далеко пойдет, ежели не сорвется.

    Он шевельнулся, поглядел на саркисовскую папку и произнес:

    – Ты, Игорь, погоди, не обижайся и не спорь с начальством – в тех спорах не истина рождается, а лишь отставки да выговора. Ты о главном подумай, о том, что всякое обстоятельство и каждый факт надо использовать в интересах дела. Ну, забирают его у нас… И что же дальше? Какие из этого выводы? Я так полагаю: не важно, что забирают, а важно, кому отдадут. Теперь соображай… Ты народ а УБОПе не хуже меня знаешь.

    Олейник встрепенулся, загасил сигарету и поднял глаза к потолку.

    – А ведь верно! Верно, Ян Глебович! Если Котельников примет дела или Межевич или, положим, Стрый, это один расклад, а если Долин…

    – Если Долин либо Панченко, то мы кого-то крепко напугали. Вот и посмотрим, кого… – Ян Глебович опять задумался, о тайных депутатских покровителях и о возможных связях между ними и тем же Панченко. Или, предположим, Долиным… Что поделаешь, век коррупции! Хотя и прошлые времена ничем особенным от нынешних не отличались: тоже приказывали и платили, но не деньгами, а чинами.

    Подтолкнув папку к Олейнику, Глухов сказал:

    – Пусть Надежда Максимовна копии снимет. Акт о передаче – по всем правилам, чтоб ни одна бумажка не была забыта… Ну, а там поглядим! Посмотрим, кто ворожит нашей мафии!

    – Тогда меняемся. – Олейник с облегченным вздохом сунул папку в стол, а вместо нее выложил перед Яном Глебовичем три толстых тома в аккуратных темно-синих переплетах. – Вот, «глухарь» из самых первосортных! Такое, значит, дело: месяцев восемь назад притормозили груз на Выборгской таможне – два трейлера со всяким ширпотребом, от сигарет до бижутерии. Владелец – предприниматель Киселев… Тут опись имеется, на ста пятнадцати страницах… Притормозили под предлогом, что сигареты контрабандные, но факт не подтвердился, а груз тем временем исчез. Вместе с машинами. С тех пор вот ищут… И есть такое подозрение, что Киселева кинули. Может, конкуренты, а может, партнеры, только без таможни дело не обошлось. Берите, Ян Глебович, копайте!

    Глухов взвесил каждый гроссбух в ладони, сложил их стопкой у левого локтя, потом пробурчал:

    – Хлебное место таможня, сладкое… всякий народец вьется… Начнем копать да разгребать – глядишь, а в ямке снова депутат! Или другие местные власти…

    – Не исключается, – заметно повеселев, подтвердил Олейник.